Саида Абанеева - Богов любимцы. Том 3

– Вот он, – второй мешок с золотом!

Спрятав находку на груди, он ногой столкнул окоченевший труп в яму и, поспешно закидав его землей, скрылся в темноте ночи.

После его ухода голодные псы со всей округи сбежались к свежей могиле и, разрыв ее лапами, устроили настоящее пиршество…

В вечернем небе висела яркая комета с хвостом, похожим на кривой меч.

Некоторое время Иоанн с ужасом смотрел на нее и, переменясь в лице, воскликнул:

– Вот знамение смерти моей!

Он велел собрать всех гадателей и спросил их о дате своей смерти.

Предсказатели долго копались во внутренностях жертвенного петуха, толковали о различных предзнаменованиях, обсуждали расположение звезд, и наконец один из них встал и трепещущим голосом произнес:

– Великий царь! Все предсказания сходятся на том, что наибольшая опасность ожидает тебя завтра, пятого марта.

Напуганный предсказанием, Иоанн занемог, но утром в его болезни наступило улучшение, и он позвал Малюту:

– Объяви казнь лжецам-астрологам! Ныне должен умереть, по слову их, но, напротив, чувствую себя гораздо бодрее.

– День еще не миновал, – возразили ему астрологи, и царь согласился отложить казнь на завтра.

– Успеется… Малюта, хочу сыграть с тобою в шахматы.

Иоанн удалился в опочивальню и, расставив шахматы на доске, задумался.

– Не хочешь ли сыграть со мной, великий царь?

Иоанн вздрогнул и, обернувшись, увидел перед собой монаха в белой рясе.

– Кто ты? – спросил он, голосом выдавая свой испуг.

– Никто. И даже меньше, чем никто. Но некоторые величают меня царицей мира.

– Ты дурно шутишь, монах!

– Даже лучшие из моих шуток никогда не вызывают смеха, великий царь… Разве ты забыл мартовские иды, Цезарь?

– О чем ты?

– О чем я? Неужто не помнишь? Ведь мы не впервые встречаемся с тобой. Ну, вспоминай!

– Да, я вспомнил! Я видел тебя во время казней!

– Нет, Цезарь, это было раньше. Много раньше…

– Когда?

– Помнишь Рим?

– Я никогда в нем не был!

– Полно, Цезарь, ты был там… И там мы встретились впервые…

– Я не помню…

– Ты не помнишь тот день, когда встретил по дороге в Сенат прорицателя Спуринну и Артемидора из Книда? Не помнишь, о чем вы говорили? Не помнишь Брута?..

– Брута?.. Это я помню… Читал у Светония…

– И только?.. Вспомни! В тот день ты увидел меня впервые, и я был последним, кого ты видел… Ну?

– Я не могу вспомнить того, чего не знаю!

– Ты ничего не помнишь, Цезарь… Ты ничему не научился… Ну что ж, начнем, пожалуй…

– На что сыграем? – оживившись, спросил Иоанн.

– На твою жизнь, – ответил монах.

– Стража! – вскричал Иоанн, бросаясь к дверям, и услышал за спиной тихий смех монаха.

– Что мне твоя стража, Цезарь? Да и спит она глубоким сном, и не скоро проснется. Никто не помешает нам сыграть… Сядь, Цезарь, и бросим жребий, кому начинать…

По жребию белыми выпало играть монаху.

Он сделал первый ход, не глядя на доску и не поднимая своего клобука.

Иоанн размышлял мучительно долго и, наконец, дрожащей рукой двинул королевскую пешку на две клетки вперед.

– Не волнуйся так, Цезарь… Мы еще увидимся с тобой… Нескоро, но увидимся…

– А потом?

– Что будет потом, зависит только от тебя… Ты очень забывчив, Цезарь. Это плохо.

– Для кого?

– Для тебя. Ты не усвоил прежних уроков… Ты ничему не научился, Цезарь… И мы опять встречаемся в марте, как тогда…

На двадцать четвертом ходу белая королева поставила черному королю шах и мат.

– Ты проиграл, Цезарь. Ты опять проиграл… – сказал монах, вставая, и откинул назад свой клобук.

Взглянув на лицо монаха, бывшее его собственным, Иоанн дико вскрикнул, схватился рукою за горло и, ткнувшись лбом в доску, прохрипел:

– Я вспомнил!.. Ты!..

Белая пена запузырилась у него на губах, и он не смог окончить фразы, но все лицо его исказилось ужасом.

Прозрачный темный силуэт отделился от тела Иоанна, и в тот же миг пол опочивальни разверзся, из трещины выскочили черные, как сажа, тени и с визгом увлекли его в провал, после чего края трещины сомкнулись, а монах – исчез.

Вбежавшие на шум в опочивальню врачи во главе с доктором Арнольфом признали смерть самодержца свершившейся.

Был самый темный час перед восходом солнца.

Солдат, стоявший в карауле у дворцовых ворот, отхлебнул вина из фляги и зябко поежился на предутреннем ветерке. Послышались шаги, и на освещенное факелом пространство вышел из темноты какой-то оборванец.

Остановившись перед караульным, нищий принял независимый вид и вызывающим тоном произнес:

– У меня неотложное дело к императору!

– А как же! – решив от скуки поиздеваться над наглецом, отозвался караульный. – Император уже дважды присылал справиться, не изволила ли пожаловать ваша светлость!

– Ну так проводи меня к нему! – не замечая насмешки, повелительно бросил нищий.

– Сию минуту, ваша светлость! Вот только решу, как сделать это наилучшим образом: дав вам пинка под зад или заехав по шее.

До нищего дошла, наконец, издевка, и, отбежав на безопасное расстояние, он крикнул оттуда:

– Когда император узнает, что ты отказался проводить меня к нему, он прикажет укоротить тебя на голову!

– А если я провожу тебя к нему, он прикажет укоротить меня на две!

Видя, что угрозами ничего не добиться, нищий сменил тактику и, льстиво улыбнувшись, спросил:

– А тяжела, небось, служба-то? Я мог бы похлопотать о повышении для тебя!

– Проваливай, пока я не похлопотал о повышении для тебя!

Нищий сунул руку в карман и извлек из него блестящую монету. На этот раз ему не пришлось тратить много слов. Блеск золота оказался красноречивее дюжины Цицеронов. Молча взяв монету, караульный чуть приоткрыл в воротах дверцу, и нищий бочком протиснулся в узкую щель.

Когда он добрался до императорского дворца, его карманы были пусты, как никогда в жизни.

Он уселся под деревом недалеко от парадной лестницы и стал терпеливо ждать случая.

Дворец уже пробуждался. Засновали лакеи, солдаты, повара, и вскоре по многолюдству и оживлению дворцовый двор стал напоминать восточный базар в разгар торговли.

Возле нищего остановился дородный мужчина в богатой одежде и, брезгливо морщась, спросил:

– Что расселся, бездельник? Живо на кухню, колоть дрова! Еще раз увижу без дела, – велю выпороть на конюшне!

Получив в виде напутствия крепкого пинка под зад, нищий опрометью бросился на кухню и рьяно принялся колоть дрова, но, не успев даже вспотеть, услышал за спиной громоподобный голос:

– В честь какого праздника ты так вырядился, негодяй?!

Выронив от испуга топор, нищий обернулся.

Толстяк в белоснежных одеждах, распространявший вокруг себя такие ароматы, что нищий едва не захлебнулся слюной, грозно смотрел на него, уперев мощные руки в крутые бедра, и ждал ответа.