Ольга Елизарович - Тихая сапа

Все эти курьёзы наконец сложились в предгрозовую ситуацию. Галькина мать заявилась в школу на совещание с Ниной Николаевной. Были констатированы «вопиющие факты»: в прошлые годы Галька училась хорошо, а теперь подпала под дурное влияние Долоховой, которая вместо помощи, топит подругу своим разгильдяйством. В результате было вынесено решение: «проработать» Галькино поведение на классном собрании.

Нина Николаевна тоже любила играть в куклы, только буратинами в её инсценировках служили её ученики. Она импровизировала с увлечением, остро вглядываясь в лица своими насмешливо прищуренными ледяного цвета глазами, заставляя гадать, чем всё это кончится, преподнося неожиданные суждения и повороты. Окажись на подобном спектакле случайный слушатель, он пришёл бы по крайней мере в недоумение.

Объявив классное собрание, Редина окинула сразу нахохлившихся пионеров самодовольным взором. Олигофрены, правда, продолжали присутствовать с обычным сознанием важности происходящего.

– Повестка дня, – с выражением, словно стихотворение в прозе, принялась декламировать математичка, ни словом не отступая от обязательной схемы ведения собраний. – Отчёт председателя совета отряда о проделанной работе. Второе. Оценка коллективом работы актива и перевыборы председателя. Третье. Разное… Ну, Галя, начинай.

Галя Мозговая, гладко причёсанная черноволосая девочка с тонкими, всегда строго сжатыми губами, с кружевным воротничком, вышла к доске и зачитала проведённые мероприятия. Из этого перечисления следовало, что активисты класса провели Ленинский субботник, выпускали стенгазеты, организовали сбор металлолома и макулатуры (старых книг). Всё это и называлось «приятием мер». Классная предложила «одобрить работу актива и поставить вопрос на голосование». Класс послушно поднял руки.

– Кто против? – Никто не шелохнулся. Только олигофрен Аркаша Газинпуд звучно начал сморкаться в большой и чистый носовой платок. – Кто воздержался?.. Ты, Марков?

– Нет, у меня просто ухо зачесалось, – хитро улыбнулся Данилка.

Вот ведь паршивец! Знает, что ему многое позволено! Скрыв ласковую улыбку, Нина Николаевна погрозила пальцем:

– Смотри у меня… А то запишу в воздержавшиеся… А теперь нам надо выбрать нового председателя. Выдвигайте кандидатуры. Староста просит слово.

Валерик Пригорков без звука опустил откидную крышку парты, аккуратно поднялся на ноги. В свои двенадцать лет он всё ещё носил «форменную» причёску, полагавшуюся школьнику, – стрижку наголо с чубчиком. На пиджачок были натянуты нарукавники из чёрного сатина – тоже как учили в первом классе.

– Я хочу пор-рекомендовать Галю Мозговую, – чётким звонким голосом начал он. – Она зарь-рекомендовала себя как вдумчивый, ответственный товарищ, готовый всегда прийти на помощь отстающему.

Редина согласно кивала, одобряя рекомендующего за точность выражений и внушительность тона. Затем повела свою часть сценария:

– Кто «за»? Кто против? Кто воздержался?

А когда единогласные выборы состоялись и все напружинились для бешеного взлёта, Нина Николаевна предупреждающе застучала указкой:

– У нас остался ещё один нерешённый вопрос. Это вопрос о поведении члена нашего отряда, – она чуть помедлила, наслаждаясь сразу вставшей мёртвой тишиной и возвестила:

– Пионерки Долоховой.

Сорок пар глаз удивлённо уставились на учительницу и на провинившуюся. Редина наконец-то поймала мой взгляд и пронзила его торжествующим укором. После чего голова моя низко склонилась над партой.

– Представьте себе, – продолжала Редина, играя голосом, – что в нашем классе учились две девочки, которых связывала крепкая пионерская дружба, основанная на взаимопомощи. И вдруг, откуда ни возьмись, явилась Долохова. Безо всякого стеснения она разорвала эту крепкую дружбу. И каков же результат? Одна из подружек превратилась в закоренелую двоечницу! – ораторша помолчала, не позволяя самодовольной улыбке выплыть на лицо. – Ты догадываешься, Залётко, о ком я говорю? Встань, когда с тобой разговаривает учитель.

Галя встала с места и опустила голову.

– А ты чего сидишь, Долохова, будто не ты мясо съела? – возвысила голос Нина Николаевна.

Я тоже поднялась, так и не подняв своей повинной головы.

– Что ж ты молчишь, Залётко, – продолжала представление Редина голосом, полным укоризны. – Расскажи товарищам, как дошла до жизни такой. Чем это Долохова тебя так приворожила, что ты бросила учёбу, бросила подругу? Чем тебя Надюша Дюжева не устроила?

Галька всё ярче краснела, вцепившись в крышку парты дрожащими пальцами.

– Говори, говори. Так и будешь катиться по наклонной плоскости? – не унималась математичка. – Или всё-таки дашь слово исправиться? А то смотри, твоя новая подружка заведёт тебя, куда не надо… Тебе чего, Марков?

– Я только хотел сказать, что Надя Дюжева тоже может завести, да ещё как! Я от неё недавно так завёлся, что целый день не мог в себя прийти.

Кто-то хихикнул, но лицо Нины Николаевны стало каменным: в её присутствии смеются только тогда, когда она укажет…

– Сядь на место. Нечего паясничать, когда твой товарищ в беде.

При этих словах я вдруг подняла голову, и учительница прочла в моих глазах, устремившихся прямо на неё, такое удивление, что ощутила прилив внезапного гнева.

– Да что ты в ней нашла! – взорвалась она, уже без обиняков обращаясь к Залётко. – Ты что, не видишь, что это пустое место, ноль без палочки! От неё в классе никому не холодно и не жарко. Ишь пробралась тихой сапой в чужие отношения!.. – тут она немного осадила, почувствовав перебор, и уже обычным голосом вынесла решение: – Вопрос о поведении Долоховой я предлагаю передать на обсуждение совета дружины школы. Кто «за»?

Класс послушно поднял руки.

Меня не отпускало чувство озадаченности. Всё казалось, что сейчас, вот-вот Нина Николаевна рассмеётся, скажет, что это розыгрыш. И все ребята тоже рассмеются. Однако, всё продолжало идти тем же порядком.

– Сидеть рядом я вам больше не разрешаю. Мне двоечники в классе не нужны. Поди-ка, Залётко, сядь на место Аркаши Газинпуда, а Аркаша быстро сюда. Да-да, Аркаша, иди сюда, молодец. Где твой портфель? Бери-бери с собой, да… Будешь Долохову перевоспитывать. Покажи ей, как надо себя вести. Молодец, молодец…

После этого заседания ко мне приклеилось прозвище Тихая Сапа. Что это такое, никто не знал, но выражение классной оказалось весьма наглядным. Кстати, саму её с тех пор все в школе стали называть Врединой.

Пришлось мне побывать по этому делу и на совете дружины, состоявшемся в Красном Уголке. Дружинников было пятеро. С какой-то нарочитой ленивостью они расселись по столам и подоконнику – чтобы не быть ниже провинившейся, стоящей перед ними. И все картинно скучали.