М. Таргис - Сумеречная мелодия

Павел снова вгляделся в фотографию: возле входной двери определенно виднелась табличка, но прочитать надпись на ней не удалось – слишком мелко. Павел снова перебрал бумаги. Вчитываться в сухой формальный текст не было ни малейшего желания, тем более при здешнем приглушенном свете – в такую позднь у «Макса» было принято создавать интимную обстановку, – да и не настолько Павел был трезв. Однако выхваченные тут и там из текста словосочетания: интернат – нарушения функций нервной системы – психические отклонения заставили его откинуться на стуле и еще раз настороженно оглядеться. Вот оно как!

Надеясь, что Тунь вернется из уборной не скоро, Павел принялся пересматривать фотографии и застыл, внимательно глядя на одну из них. Да, это определенно был он – тощенький мальчик лет пятнадцати в мешковато сидевшей одежке и мятой военной фуражке на бритой наголо голове. Павел сам не мог понять, как можно было сразу не узнать этот четкий рисунок губ, широко расставленные светлые глаза под прямыми линиями бровей и подчеркнутые скулы. Впрочем, если уж Павел не узнал его с первого взгляда, другие тем более не уловят сходства. И тем лучше. А улыбка у юноши на фотографии была такой рассеянно-беззащитной, что у Павла сжалось сердце.

Просмотрев несколько служебных документов и остальные фотографии и ничего больше интересного не почерпнув, кроме упоминания об административных мерах по поводу несчастного случая, произошедшего с одним из воспитанников (обслуживающему персоналу было приказано строже следить за тем, чтобы молодые пациенты не покидали территорию учреждения, и пресечь всякие походы в близлежащие руины), Павел откопал распоряжение о каких-то премиях членам интернатского хора. Знакомой фамилии в списке не было, а имя Йиржи попадалось несколько раз.

Снова оглядевшись и заметив, что Владек Тунь уже вернулся в зал и болтает с кларнетистом из Цестиной капелы [9] Kapela (чеш.) – оркестр. , Павел быстро затолкал все бумаги в папку. Ягла оторвал голову от стола и посмотрел на него мутным взглядом. Павел приподнял бровь.

– Где едем? – без особого интереса спросил Ягла.

– Наша станция не скоро, спи дальше, – сориентировался Павел, и ударник послушно опустил голову обратно на стол. Павел переломил папку пополам, сложил вдвое и запихнул за пазуху. Когда Тунь подошел к столу и медленно оглядел его, явно пытаясь что-то вспомнить, Павел отставил вино в сторону и налил себе и ему сливовицы.

– Наздар, – неуверенно сказал журналист.

– Добрый вечер! – кивнул Павел. – Присаживайся, Владку.

Тунь послушно сел и нахмурился.

– А о чем мы с вами?..

– Prosit [10] Prosit! (нем.) – Ваше здоровье! ! – поднял Павел рюмку. – Ты, кажется, собирался взять у меня интервью.

– А… конечно. Ваше здоровье, – Тунь выпил, подтянул к себе блокнот. – Так над чем вы сейчас работаете, пане… – Он сосредоточился, вспоминая: – Пане Шипку?

– Сейчас расскажу, – кивнул Павел, наливая еще по одной. – Будь здрав, юноша!

Павел не совсем твердой походкой прошествовал в сад. Ночь была ясной, светила полная луна. В доме было темно, но лунный свет достаточно хорошо освещал засыпанный жухлыми листьями мраморный бортик фонтана, чтобы тот мог служить ориентиром. Из-под ноги с истеричным мявом рванулась соседская кошка, не оставлявшая надежды выследить в саду ласку. Павел выругался и громко прошипел ей:

– Тссссс!

Павел еле удержал равновесие, так как бортик фонтана внезапно оказался ближе, чем он рассчитывал, и, чтобы не рухнуть в пустой бассейн, сел на холодный мрамор.

Посидев так некоторое время – ночной воздух был свеж и пах палой листвой, – Павел тяжело вздохнул, перебрался внутрь бассейна, сгреб руками побольше сухих листьев в одну кучу, заодно расчистив пространство вокруг, кое-как отряхнул ладони; обхлопав все карманы, отыскал наконец коробок спичек и развел костер. Куча противно зашипела, но сбоку, куда попали листья посуше, заплясал веселый рыжий огонек.

Композитор выпрямился, достал из-под пиджака папку, прикинул на мгновенье, не вынуть ли из нее Цестину фотографию, и, решительно мотнув головой, бросил папку в костер. Цеста вряд ли был бы рад узнать о существовании такого снимка.

Павел снова присел на бортик фонтана и, глядя, как серая папка потихоньку обугливается сбоку, закурил. Достав из кармана плоскую флягу с бренди, он плеснул немного в костер за компанию и сделал глоток. Соседская кошка с ненавистью смотрела на него из кустов. В пляшущем свете костра глаза ее превратились в два пустых желтых кружка, похожих на золотые монеты. Павлу хотелось кинуть в нее чем-нибудь, но, кроме бутылки, ничего подходящего не было, и он решил сначала допить.

Папка обуглилась на четверть, а костер уже больше дымил, чем горел, когда в одном из окон первого этажа вспыхнул свет.

– Что происходит в саду?! – донесся в приоткрытую форточку раздраженный женский голос. – Кто-то развел костер! Какие-нибудь алкоголики или хулиганье!

– Может, соседи сверху балуются, – сонно пробурчал густой бас. – Пан композитор.

– Пан композитор нам дом сожжет! – взвизгнула женщина. – Ну, долго будешь лежать? Ты мужчина или нет?!

В угловой квартире тоже стало светло, и Павел, тихо матерясь, залез обратно в фонтан, затоптал остатки огня, хлебнул еще раз в утешение, закупорил флягу, сунул в карман, взял недогоревшую папку, перемазав руки и пиджак сажей, и направился к пожарной лестнице, по непонятному капризу архитектора выходившей в сад. Из кустов доносились громкий шорох и звуки борьбы – дикая хищница сумела первой незаметно подкрасться к противнику.

Мелькнула полная обиды мысль о том, что Йиржи скорее всего уже сладко спит, сжимая в объятиях шикарное тело кинозвезды, а Павел тут страдает ради него…

Едва не прослезившись, Павел благополучно забрался в собственную квартиру и по кратком размышлении отправился заканчивать уничтожение документов в старинной ванне.

– Мне вот интересно… – Хрдличка нагнулся над бортом декоративного судна-ресторана и смачно сплюнул в воду между днищем и каменной стеной набережной.

– Веди себя прилично, а то еще оштрафуют, – произнес Цеста, привалившись к тому же борту рядом. Задрав голову, он оглядывал город над высокой набережной.