Алексей Жак - Дикарь

Гостиничный номер Сергея располагался на седьмом этаже, можно сказать на бельэтаже театра абсурда. Номер был не совсем его – двухместный. Но сосед отсутствовал, и его пустая койка, по-филерски остроносая, преследовала каждый шаг, вот и теперь уставилась пристально, с немым укором.

Валяться ни какой охоты. Подушка стала жесткой, ребристой, с хрящами. Радиовещатель излагал бесстрастно сухие выкладки, отчеты, передряги, враки. Изолгавшись, закончил не в лад невпопад погодной сводкой: «Гидрометцентр сообщает…» Невидимка с дикцией отбойного молотка поливал безостановочной пулеметной дробью, но после сухой солнечной радости на завтра, радио щелкнуло и заглохло. Диктора-диктатора ликвидировали снайперским попаданием. Сергей поднялся из окопа.

На улице: жу-жу-жу. Матовый диск фрезой вгрызся в дальнюю крышу, железная стружка затухающими искрами осыпала, будто картечью, соседнюю покатую крышу из черепицы треуголкой. В воздухе носились желтеющие пылинки. Оливковой, лиловой кистями мазнули у конька.

Сергей поплелся к каналу, втекающему в залив. Вода, неслышно журча, стекала в липовой роще с постамента и каменной чаши, из пестика и тычинок которой били стеклянно-прозрачные ключи. Ручаясь по белесому камню, ручьи сливались у подножия монумента в озерцо, ниспадающее по уступу в канальном русле бурлящим водопадом. Поодаль, где тише, сверкая ртутью и свинцом, маслянистые круги, огромные, с опахало, будто листья кувшинок качались на тихой глади. Красно-бурая почва сквера под ногами, под разворошенной листвой и щетинистой травой, засохла комками. И среди обступивших деревьев с густо обросшими сучьями, когда от порывов ветра отодвигалось зеленное покрывало, далеко мелькала одиноко воткнутая бледно-серая игла – стела. Неведомый псевдо-маяк.

С неприятным свистом бумерангом порхнул в чащу стриж. На скамье, зелено крашенной под цвет газона, Сергей выкурил две сигареты, но никто не подсел. Все проходили мимо, очевидно скучая и делая вид, что любуются водяным каскадом. Было скучно – время летаргии.

Сергей гулял по единственной улице, протянувшейся от портового района к центру. Витрины заполнены были темными силуэтами, драпировочными полотнами и распятиями, подобными опрокинутым раскрытым перепонкам летучих мышей. В продуктовых магазинах уже пусто, холодные сооружения, в которых хранят образчики, голодно просвечивали. На улице же светло от фонарей и от улыбок парочек. Поспешность, с которой они прошмыгивали мимо, была поразительна. Будто никому не приходило в голову погулять, задержаться у витрины, у киоска, у мороженщика, наконец. Страх потратить попусту время? Они и появлялись на улице в этот час только за тем, чтобы преодолеть какое-то четко зафиксированное расстояние – от подъезда до подъезда, от машины до подъезда, от угла дома до подъезда или угла следующего дома. И тут же нырнуть внутрь, за ширму.

У всех парочек интригующий вид, будто в мире происходит нечто архиважное и чрезвычайно интересное, к тому же молниеносное, способное улетучиться в миг. Без которого не обойтись – нет замены, – и никак нельзя упустить. Поэтому следует поспешить, ухватить хоть за край. Все остальное, постороннее, что попадается на пути: встречи, тихий вечер, одинокий незнакомый и таинственный молодой человек – это пустяки. Только отнимает у погони за призраком корпускулы времени.

Некоторые проносились со смехом, с мгновенной мимической игрой, прищуром. Взблеск, скос глаз, губы пухлые, губы тонкие, губы кусаемые, губы в волосах усов и бороды, щеки дряблые, щечки румяные. Линия подбородка, овал, квадрат, – как колыхание волнистых штор и быстрые лица в окнах пробормотавшего локомотивного состава. И вот уже память потеряла насмешливые гримасы мгновений, а на встречу другие, очередные, и вновь блеск, удар, волна, прощальный гудок, опять мертвая ночь вокруг.

– Все молодые, ни одного старика. Все спешат, и никому нет дела до меня, – сказал Сергей вслух, как будто кто-нибудь мог ему ответить.

Он и не заметил, как оказался перед рестораном, где Макс назначил ему встречу. Если совсем точно, то в самом ресторане, в «Зазеркалье».

– Как чудно это название, заимствованное из мира сказок, – подумал он. – Сколько помню, рестораны назывались привычными советскими лозунгами, типа «Юбилейный», «Победа», «Кремлевский», «Маяковский», или без затей – «Советский». Еще бывали вывески республиканского значения: «Узбекистан», «Киргизия», «Ташкент» (актуальные в наше время), конечно же «Советская Прибалтика» и гордость нации «Россия». Но такой шедевр пугал: слишком мало было общего у Льюиса Кэрролла с коммунизмом.

Макс, с ним несколько молодых людей, ждали его. Или это он поджидал их? Какая разница. Сущий пустяк. Главное его приняли в компанию без церемоний, как своего.

– «Моряк моряка видит издалека», – припомнилась к месту советская поговорка, и еще парочка горяченьких в придачу, одна из которых сомнительной ценности. – «По морям, по волнам, нынче здесь, завтра там» и «Поматросил, да и бросил».

Они поднялись на второй этаж в зал со столиками под белоснежными скатертями, с торжественными официантами и задумчивыми музыкантами с гитарами, барабанами и свистящим усилителем звука. И публикой, рассредоточившейся по всей площади помещения, постукивающей и позванивающей столовыми приборами и создающей тот неповторимый гул десятка шмелей над убранной цветами поляной.

Там он забылся на миг. На миг, растянувшийся во времени на день, два, возможно, на неделю, или даже на месяц, или на полгода. Пожалуй, на полгода. Именно столько, как впоследствии выяснилось, понадобилось времени для его окончательного выздоровления. Для его реабилитации, как говорят врачи, от застывшего веселья, опьянения, дури. Видимо, крепкие, если не могучие, руки держали его, вязали, сковывали, до сей поры.

На следующее утро он проспал свой первый выход на работу. Но никто его не наказал, не упрекнул даже – не обошлось, скорее всего, без заступника Макса. Или, что не исключалось, на работу не вышел вовремя никто. Все, сонные, слонялись по коридорам и по палубе парохода, больше подразумевая работу, чем трудясь. Заводские рабочие, если и заходили, то никого не спрашивали, никому не отвечали.

– Зомби, настоящие зомби, – подумал Сергей, насмотревшись в модных тогда видеосалонах всяких ужастиков.

Его это устраивало, более чем. Штурмана он не встретил в тот день, а больше начальства он не знал.

– Как на пиратском корабле, анархия – мать порядка. Правда, у пиратов был все-таки капитан, например: одноглазый Джон Сильвер. А у нас – юный штурман, который, видать, забил на все. Что ж, это коробит, но приемлемо. Во всяком случае, самостоятельность лучше, чем кнут.