Алексей Жак - Изгнанник. Часть 2. Излом

© Алексей Жак, 2018

ISBN 978-5-4493-3056-7

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

1.

А они все шли и шли. Трамваи. И им не было конца и края. Вереница допотопных, старомодных трамваев прошлого века. Позвякивая и гремя расшатанными внутренностями. С металлическими нотками громыханий, со старческими вздохами, придыханием и покашливанием – звуками древности, сопровождающими их узкоколейный путь.

А он все сидел на одном месте, на широком подоконнике в промежутке двух рам, одна из которых была распахнута внутрь комнаты, а к другой, закрытой, он прильнул. Прислонился горячим, но постепенно остывающим лбом к холодной, даже ледяной поверхности стекла. Он так просидел полчаса и не устал, только раз сменил положение затекших ног и расправил поясницу.

– И что ты там забыл? – спросила во второй раз (первый ее запрос он проигнорировал, либо не расслышал) зашедшая в комнату мама. – Ты что там увидел, в этом окне? Конец света? Или слона, которого по улице водили?

Сережа обернулся, и брови его двинулись вверх.

– Разве слона выпустили из цирка?

– Судя по твоему взгляду, то очень может быть.

– Не, такого не может быть.

– Это почему? Его что, не могут выпустить на прогулку и провести по улицам?

– Мама, не выдумывай. – Сережкины глазки превратились в щелки, он улыбался. – Рассмешила. Я уже не маленький, всё понимаю. Я…ы его увидел бы. А еще могу сказать почему: потому что, трамваи тогда бы не ходили, – нашелся с ответом Сережа. – Он бы их перевернул своим хоботом.

– Не боишься, что он и тебя скинет с подоконника? – Мама тоже улыбалась. – Сидишь, как курица на насесте, только яйца не несешь. Так и собираешься все летние каникулы просидеть? Занялся бы чем-нибудь полезным. Ты все уроки сделал? Написал сочинение, которое Ирина Константиновна задала?

– Давно.

– Дай прочесть.

– Вон там возьми, на шифоньере, на моей полке. Зеленная тетрадка в клетку.

2.

Сережа писал, точнее, он настрочил сочинение за час, исчеркав всю тетрадь на двенадцати страницах – остальные, недостающие листы вырвал с корнем – косым небрежным почерком:

«Я хотел посмотреть «Щит и меч», но фильм показывали в 21.30, поэтому мама сказала, чтобы я шел спать. Она подоткнула одеяло под мой подбородок – колыбельную не пела, так как я уже большой, – и удалилась в дальний конец нашей мега комнаты размером с футбольный стадион.

– Я не буду спать, – сопротивлялся я, как мог, – я умру, если не увижу фильм, – сказал я, чуть не плача. – Сегодня вторая серия, а завтра мне в школу, повтор мне никак не удастся посмотреть. Фильм дублируют утром, а я в это время буду в школе. Это несправедливо, я такой же человек, как все. Я имею такое же право на телевизор. Как ты. Я – полноправный член семьи. Папа покупал его для всех, и для меня в том числе. Как можно такое запретить? Как можно так поступить с ребенком?

– Хорош ребеночек. Скажи еще: лялька. Двойку исправишь, тогда смотри.

– Мама, я больше не буду, – заплакал я, – я больше никогда не получу ни одной двойки. Ты мне веришь? Только дай досмотреть. Вот сейчас уже началось.

Я щелкнул кнопкой телевизора. Экран озарился отблесками войны, титрами. В комнату полилась песня Бернеса.

Мама перегородила доступ к экрану. Цветастый шерстяной халат, из-за дыры в котором Блоха обзывала ее, выкрикивая с пеной у рта: «Рванина!», затмил свет из единственного источника в комнате, так как лампочки в потолочной люстре были погашены, а уличные висячие фонари за окном вдоль трамвайных путей лишь подмешивали в черноту комнаты бульварную желтизну, делая раствор жиже, слабее консистенцией, но не избавляя никоим образом (не разбавляя) образованную смесь от непроглядной тьмы…»

– Боже, что ты накалякал? Такое напридумывал. Какую смесь, какую непроглядность ты здесь описываешь? Что за вздор! Ты что, не можешь написать, как все… как все дети, а не как… прости меня господи за кощунственные слова.

– Мама, ты же не веришь в бога. И никто не верит в бога. Его нет. Так в школе говорят. Все учителя. Зачем же…

– Замолчи. Немедленно. Кто тебе помогал… кто тебя надоумил написать этакую чушь, галиматью, этот вздор несусветный?

– Сам.

– Никогда не поверю, чтобы ребенок… что ребенок в состоянии нести такой бред. Если только не… – она потрогала лоб Сережи. – Признавайся…

– Так ты мне не веришь?

– Не верю.

– А что, если я из книжки это выписал?

– И в книжки не верю. Это ахинея, что ты тут написал, переписал или сам придумал, – мама помотала раскрытой тетрадью со свисавшими вниз лицом в пол листами, как грязной тряпкой, как макулатурой, которую только и оставалось, что опустить в мусорное ведро. – Ни один уважающий себя прозаик не удосужится снизойти до таких нелепых текстов. От этого сочинения пахнет химией и немытыми пробирками.

3.

Некоторые определения, поясняющие поведенческие особенности персонажей романа (цитаты приведены из учебника по психологии доцента Крушинина Е. И.):

1) Гипереактивность – сочетание общего двигательного беспокойства, неусидчивости, обилия лишних движений, недостаточной целенаправленности и импульсивности поступков, повышенной аффективной возбудимости, эмоциональной лабильности, нарушений концентрации внимания.

2) Защитные механизмы – психологическое «ограждение» сферы сознания от негативных, травмирующих личность переживаний. У детей аналогично, как и у взрослых, хотя и в значительно меньшей степени, наблюдаются различные защитные механизмы. В дошкольном и раннешкольном возрасте – это чаще всего фантазирование.

4.

– Ты – неблагодарный, – ругалась мать. – Все дети как дети. Послушные. А ты весь в отца пошел. Тот тоже упрется рогом, не повернешь. Как осел упрямый.

– У ослов нет рогов, – отвечал хмурый Сережа.

– А у твоего отца – есть, – возражала, сердясь, мать.

«Что она себе позволяет, что говорит в истерике? – спрашивал себя много позднее Сергей. – Не отдавала тогда отчета своим словам? На что-то намекала? На измену. На рогатого мужа. Вроде умная, достаточно образованная и в меру культурная, начитанная, женщина – и такой пассаж. „Фортель“, как она любила называть все эти нелогичные проявления человеческой жизнедеятельности: и необычность словесных построений, и отклонения от нормы поведения как окружающих, так, выходит, и собственных, объединяя всё, не укладывающееся в рамки принятого, в одну емкую категорию – недоразумения».