Алексей Жак - Мой дом. Рассказы

© Алексей Жак, 2018

ISBN 978-5-4485-9490-8

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Живу в этом доме тридцать лет. Скоро как тридцать. Юбилей. Не много, не мало. Не с рождения. Переехал, когда был уже в сознанке. Прожил какую-то жизнь до того и имел кое-какие представления о хорошем и плохом. Мог уже, во всяком случае, не испытывая затруднений, отличить дерьмо от конфетки.

К чему это я? Ах да, я же задумал рассказать о своем доме и своих соседях. А зачем? А всё потому, что я с детства любил играть в командные игры: будь то футбол, или хоккей. Хотя, предпочитаю футбол: там игроков больше и игра веселее, шума много, и болельщиков масса. А что еще нужно для славы, как не изобилие болеющих за тебя, и овации, рукоплескания при каждом ударе по мячу.

Мой дом – прекрасный образец коллективного мышления и совместных действий. Соседи – это моя команда. Я, конечно же, центровой, потому что живу в середине, в центре событий, а соседи – справа, слева, снизу, сверху. Словом, моя команда, хотя и не догадываются об этом. Правда, команда великовозрастная, или вернее сказать, самых разнообразных возрастов: и молокососы тут водятся, и, в противоположность им, глубокие, я бы конкретизировал даже, древние-древние старики. Но с кем играть выбирать не приходится. «Жизнь, как игра», поет один бас в опере, и все мы жаримся на одной сковородке, и «погибаем за металл».

Тесно, конечно, но в тесноте, как говорится, не в обиде. Главное тут, правильно ужиться… и распределить силы, остаток, значит, сил, какие остались еще на самый ответственный период жизни… игры, то бишь. Ну, это так, маленькое отступление, короткое философское размышление. Каюсь, грешен: иной раз размечтаешься, а нельзя – так и гол в свои ворота пропустить можно. Я, ведь, как вратарь в доме. И первые пасы самолично раздаю, выкидываю рукой или ногой отфутболиваю, а там держи, кто поймает. Потому что игра от меня начинается – я всё это выдумал.

Да вся жизнь в нашем доме (готов разделить его со своими соседями) крутится-вертится, как мячик на футбольной площадке. Только, выглянув в окно, видишь не футбольное поле, а обыкновенное русское, в кочках и неглубоких оврагах, поросших ивняком и кустами сирени и акаций. Как будто изрытое траншеями.

Вначале лета, выглянув в окно, покажется вдруг, что там выпал снег. Настолько все белеет над рытвинами, как волнистое море, или валуны сугробов. И… вкрапления, как сиреневые шапки на снегу то там, то сям, будто кто-то рассыпал, или полил сверху, порционно выдавливая из тюбика кремовые шарики, как делают перед запеканием торта. А может, самолет, пролетая над этим местом и туша белизну, сбрасывал, как через сито, цветастую гремучую смесь, накрывал очаг пожара ново изобретением, локализовал его, чтобы не распространился он по всему полю и, не дай бог, не перекинулся на жилые постройки?

Ну, это так лирика, одним словом. Не к месту. Не к месту будь сказано. Отступление от задуманного. От главной – главенствующей над всеми остальными, сквозной, как сильный сквозняк до неистовой простуды, до зашкаливаемой температуры, – программной мысли. Черт, много слов, но все не то, что хотел сказать. Ах, вот, вспомнил, это будет как раз, то, что доктор прописал, к самому, что ни на есть, месту: «отступление от лейтмотива произведения».

Не, все-таки я молодец: неизвестно какие еще во мне скрываются, прячутся ресурсы? Вытянуть, выудить такое словечко! Однако ж, во мне сидит не токмо множество непотребного: хлама разного, но иногда просыпается она, память, и награждает такими вот подарками, демонстрирующими, что не все потеряно, и могу, могу выдать на-гора: сюрприз какой-нибудь. В виде меткого словца. Показать высокую планку образованности. Осведомленность, не хуже профессора какого.

А почему я это все рассказываю, зачем затеял этот несурьезный, шутейный разговор? Дак, ответ прост. Снаружи бултыхается. Захотелось славы, почета и уважения (я не про почести и привилегии). Прочел, вру, пролистал намедни Гиляровского «Москва и москвичи». Всего читать мне лень, да и времени не хватает: занятой я шибко. А почему, думаю, мне чего-нибудь такого же поучительного не замутить? Знаю я много, во всяком случае, о соседях. Конечно, если, скажем, говорить о каких-нибудь сложных материях, темах вроде космоса, или о другой физике, мне было бы несподручно. А языком плести… мести туда-сюда, дак это завсегда пожалуйста. Это ведь не высшая математика, не интегралы с дифрынцалами. Даже не биология. Тут законов природы соблюдать нет необходимости, нужды, значит. Говори, что в голову взбредет – вот и вся премудрость.

Дак, с вашего позволения, я и продолжу?

Всё начиналось, как в сказке. Не успела закончиться война, он сделал ей предложение. Точнее, война закончилась давно. Лет десять назад, но повзрослели они только к этому сроку, и отношения их заладились как раз в энти года. Когда на улицах стояла оттепель (и по погоде, и по хрущевской распущенности, в общем, по всем признакам – расслабуха).

– Любаша, я делаю тебе предложение? – сказал он, растягивая губы (да что там губы, всё свое широкое полуазиатское лицо).

– Какое предложение? – сыграла целомудрие невеста.

– Как какое? – обиделся жених. – Неужто не ясно. Официальное.

– А где цветы и шампанское? – в свою очередь надулась девушка. Ее васильковое платье с широким – складками – низом и кружевной бахромой по краю (ох, не оступись сержант!) весело поигрывало, трепыхалось при походке в такт ее словам.

– Всё будет, Любаша, – жених все еще расплывался в улыбке, поддерживая полушутливый тон воздыхательницы, которая играла чувствами, как ветреная шалунья. – Всё будет: и игристое, и кони с яблоками, и бой курантов, и… всё, что душа пожелает, – сказал он, немного устав и тяжело отдуваясь, переводя дух от многочисленных обещаний, которые выдал на-гора, не колеблясь, следуя ритуалу охмурения.

Хотя, что там охмурять – дама-то на пятом месяце.

– Не надо мне коней и яблоков, – нахмурилась Люба, – лучше обещай, что будешь верен до гроба одной мне и никогда не изменишь.

– Клянусь, – серьезно ответил он.

– Тогда цалуй, – торжественно (тождественно ситуации) произнесла невеста и подставила пылающую щечку зарумянившемуся суженному.

Свадьбу сыграли быстро и весело, как делали вся и всё в те времена – времена построения социалистического общества, времена пятилеток, времена десятилеток, программы «Время» и легкой беспечности в помыслах и планах: всё за них, за молодых, решала партия и правительство. Дай бог им здоровья.

Через год Любаша уже бегала по улицам с коляской, трясся ее по тротуарам и мостовым, перескакивая бортики, как заправский барьерист, нисколько не тревожась о питомце: тот спал, как убитый, посасывая соску, лишь изредка произнося сакраментальное: «Агу». Что означало: настало время обеда, перекуса, или пересосу, по-ихнему, младенческому (младо реформаторскому), сленгу.