Алексей Жак - Дикарь

– Зоя, Зоечка, – засипел он.

– Спи.

Сергей перевернулся с затекшей половины тела, но лежать спиной к ней не смог, и развернулся обратно. Протянул руку и положил на ее сорочку, туда, где пряталась распластавшаяся грудь. Зоя молчала, горячая и недвижимая. Он быстро проник рукой под ее сорочку и затем уже не спеша, изучая каждый выступ, каждую ложбинку ее тела продвинулся до беззащитной груди. Его разрывало от биений сердца, от нехватки воздуха. Закипевший низ живота произвел тот процесс, который естественен, то есть двинул важный орган в рост до достижения предельного напряжения. Но его пыл остудил звук просыпающейся Ядвиги, выплеснувшей в рай смесь из земляники, ежевики и яда.

– Что за. лядь? – выдохнул Сергей, но колдунья не отвечала. Показалось, померещилось, послышалось.

– Тук-тук-тук, – сказал будильник.

Захотелось нестерпимо курить. От выпитого спирта теснило в груди, в горле было сухо, язык набух, губы потрескались. Он облизал их, точнее провел по ним пузатой наждачкой.

– Хочется пить, – промолвила Зоя.

– Да, – кивнул в темноте Сергей.

Зоя вновь переползла через него, отдернув край рубашки.

– Сейчас принесу.

Он следил за кроватью. Силуэт в облепленном покрывале напоминал перевернувшуюся в гробу мумию, которая также безмолвствовала в своем вечном сне. Жадно выпив нескончаемым глотком, он упал навзничь.

Опять та же тишина, темень, стук часов. Они лежали не в силах уснуть.

– «Который час? Начинает светать».

В щели стрелок на ткани портеры блеснул лучик, один, другой. Как на фотобумаге начал проявляться рисунок обоев. Ядвига стала похрапывать.

Сергей опять пододвинулся к Зое.

– Может не надо? – спросила она все тем же шепотом, и стала похожа на маленькую девочку.

– Я так не могу, – взмолился, шипя, Сергей. – Это пытка какая-то.

– Но она же проснется.

– Пусть, – хотел сказать Сергей, но промолчал.

Он прижимался к Зое всем телом, сдержать его мог только боксерский гонг или удар навстречу, посылающий в глубокий нокаут. Зоя уже дрожала каждой клеточкой. Он нырнул под одеяло – или это была простыня, – и впился пересохшими губами в ее мизерную грудь и торчащий жесткий сосок. Она заколыхалась, как волна, издавая слабый звук, напоминающий стон подранка. Он пальцами прошелся по ее телу вниз, без усилия разомкнул тугие ноги и бережным смыканием ладони в горсть, как в лукошко, забрал ее крепкое и мягкое божество.

…Они боролись некоторое время, но схватка не закончилась победой.

– Подожди, тише, прошу тебя… – шептала она в судорогах.

Конечно, он опять отступил. Не убрав, однако, руки. Он был ласков и упорен вместе с тем. Пальцы, именно в них теперь сосредотачивались его пылкость, его трепет. Ими он гладил ее намокающую плоть, и, главное, ее твердый, как недоспелая горошина, отросток – источник сладострастия.

Она вскрикивала, затихала, опять вскрикивала, опять затихала. Эти крики и затухания, сдавленные, некстати, крайнейшей необходимостью, повторялись с новой силой, и походили скорее на признаки агонии, а не верхней степени удовольствия. Сергей, сам мокрый, от пота и внизу, сдерживался едва-едва, но каждый раз, достигнув рубежа, осекался, ощущая спиной, затылком пристальный взгляд, – как дуло пистолета, – взгляд не спящей ведьмы.

Забрезжило. Ядвига встала, как будто не спала вовсе, оделась в мгновение, и… исчезла, как растворилась. А была ли она, на самом деле? Сергей в недоумении перекрестился: «Чур меня».

Уже слышались голоса, шумы с улицы. Может быть, дворников. Ранние пташки.

– Мы не спали всю ночь. С ума сойти, – громко произнес Сергей – теперь-то можно.

– Я хочу спать, – сказала Зоя, – давай хоть немного поспим – тебе же на работу.

– Погоди, – закричал Сергей, так долго молчавший и шептавший.

– Что ты делаешь, хулиган, – засмеялась Зоя.

Он накинулся на нее, как на добычу, которую всю ночь караулил в засаде, и вот сейчас пришло время охоты.

– Нет, нет, нет, – крутила она воображаемый велосипед голыми ногами. Простыня сбилась к подножью тахты, подушки разметались по краям. Он погрузился губами ей в пупок, на свете не было слаще кормушки. – Ой, ай, боже мой… – только и вымолвила она.

Несколько раз Сергей нападал коршуном, но всякий раз происходил конфуз с ним. Перегорев на старте, он никак не мог правильным способом, без нарушений принятого порядка подобных вещей, закончить начатое. Финиш ему не удавался. Его дублер вестибулярного аппарата отказывался в нужный момент головокружить, и преждевременно опорожнял свои закрома.

– «Что за напасть?» – уже испугался Сергей горе-попыткам, размазывая по рукам, по бокам это свое горе.

Зоя довольствовалась его ласками, причем в решительную минуту содрогаясь, мелко и часто дрожала, будто в приступе лихорадки, а потом плакала с закрытыми глазами, и вновь в ней воскрешала маленькая девочка из детских лет. На прощанье он поцеловал ее еще раз, также как ночью и утром, выпивая все ее дыхание до дна, не оставляя ей ни капельки, ни мельчайшей надежды на спасение от него.

7. Вахта.

Который день Сергей скучал на лавке. Наладчики исчезли, будто в воду канули. Он нашел их подсобку и после длительных, завершившихся успехом поисков ключа, проник туда. Там оказалось все необходимое для сносного и терпеливого времяпрепровождения: заварка (коктейль из индийского и цейлонского чаев – гурманы), сахар, кипятильник, посуда. Наконец, прошлогодние журналы «Смена» и «Огонек» (теперь, конечно же, раритеты).

Он соорудил конструкцию из трехлитровой банки с судовой мутноватой водой и долгоиграющего кипятильника, сел с раскрытой книгой из своего багажа за квадратный ущербный столик у иллюминатора, в котором непривычно статично (качки не было) виднелась шероховатая бетонная стена пирса. И стал ждать. Но попить чайку, видать, было не судьба. Как только вода начала закипать, банка звонко дала трещину. Кипяток вылился на стол, на пол, и едва не на ноги Сергею со скоростью, с какой затопило несчастный «Титаник». Чертыхаясь, Сергей выдернул накалившийся кипятильник из розетки и вышел вон.

Первая мысль была напиться, вновь отдаться в объятия заскучавшего Бахуса. Со вчерашнего застолья болела голова, а во рту, как говорил Макс, мухи насрали. Передумав, он не пошел в пивной бар через дорогу у проходной, хотя там всегда было свежее пиво, завоз пенного ячменного напитка строго контролировался, перебои в поставках исключались. И, как вчера и позавчера, как месяц назад и год, оно текло ровной струйкой под тем же давлением, как будто посредством змеевика грязно-медный носик крана, замусоленный и в едких хлопьях, сообщался с соленным Балтийским морем. Лишь в перерывах, в ожидании следующего заказа носик, нахлебавшись густой пены, переставал лить тягучую кишку, но не высыхал, а сморкался и пускал смачный радужный пузырь.