Валерий Рощенко - Матросские рассказы

– “Первомайск” чуть не пошел на дно! – выкрикнул кто-то из толпы.

– Верно. Было. Попали однажды в аврийную ситуацию, раскроили форштевень о летние льды у мыса Елизаветы. Но то было ночью, в тумане. И, как говорится, ария из другой оперы.

– Наш “Антарес” уже старик, – замечает с улыбкой боцман. – Ему трудно тягаться с новейшими судами!

– Десять лет для “марсельцев” – младенческий возраст! – возражает капитан. – Согласны, нет?.. Значит, так! Вопрос, как вижу, упирается в дисциплину. Ну, здесь мы с первым помощником еще помозгуем. А что касается коммерческих тонкостей, думаю, второй штурманх кажется… Виктор Брагин?!.. не подведет. Сборник международных соглашений по вопросам торгового мореплавания станет для него настольной книгой. Так или нет?

Волошин разыскивает меня взглядом; поощрительно улыбаясь, обнажает золотую коронку. Весь салон разом поворачивается, как за теннисным шариком, в мою сторону. Полсотни глаз упираются в меня, выжидательно и как бы с новым интересом: мол, каков ты, Виктор Брагин?..

После собрания, расходясь по каютам, матросы обмениваются мнениями:

– Ну-у, новая метла по-новому метет!

– А что, правильно! Мы не аутсайдеры!

– А сорок процентов – это сколько в валюте?

– Братва! Я этого кэпа знаю, он на “Первомайске” старпомом молотил. На его вахте все и было – авария!..

– Да бросьте бакланить, елки-моталки! – кидает веское слово боцман. – Вам дело толкуют, а вы – “авария”! И на старуху бывает проруха!

Морской трамвай пересекает угрюмую, засыпанную осенними листьями бухту Золотого Рога. От причала я поднимаюсь до памятника Сергею Лазо, поворачиваю по направлению к морскому вокзалу. Ветер с Амурского залива продувает насквозь Ленинскую улицу. Темные тучи надвигаются на сопки. На кинотеатре “Уссури” зажглась и потрескивает зеленая реклама. Телевизионная мачта со строчкой красных оградительных огней на Орлиной сопке то скрывается в облаках, то выныривает.

В просторных гулких залах нового Морвокзала малолюдно. За окнами – причалы тогового порта, там грузятся и разгружаются океанские суда. Точно гриф гигантской гитары, блестят под дождем платформы загородных электричек. Я сажусь в кожаное кресло, раскрываю газету. Сначала улавливаю далекий цокот каблуков по мрамору пола. Каблуки стучат ближе и ближе. Потом наплывает знакомый аромат духов…

– Здравствуй, Лера! – говорю я, не отрываясь от газеты.

– Здравствуй, Витя! – она опускается рядом.

– Устала?

– Немножко.

– Опять интервью?

– Моя профессия.

– Где поужинаем?

– Где чисто и светло.

– Значит, «У Хемингуэя»?

Она поднимается и подает мне руку. Рука у нее в черной перчатке. Перчатка контрастирует с белым пальто из плотной ткани, могущей противостоять любому дождю. Еще на ней черный шарф и черные чулки. Они делают ее похожей на негритянку. На элегантную негритянку. Только волосы, выгоревшие до пшеничной желтизны, возвращают нас из бананово-лимонной Африки в женьшеневое Приморье.

На привокзальной площади за виадуком старушки продают цветы. Они терпеливо сидят за корзинками с тоскующими гвоздиками и астрами, изредка перговариваются и без особого сожаления провожают взглядом прохожих, не пожелавших взглянуть на последние цветы года. Я всегда что-нибудь покупаю у них. На этот раз – фиолетовые астры.

– Человек так устроен, – замечает Лера, принимая букет. – Ему даже неважно, что, в принципе, делать; каждому доставляет удовольствие находится при деле в хаосе человеческой суеты…

Это она о старушках. Я замечаю: с некоторых пор ее тянет пофилософствовать. Может так она старается вырабатывать оригинальность журналистского мышления. Кто знает. Но я не спорю, хотя спорного в ее сентенцях иногда хоть отбавляй.

Каменные ступеньки ведут к пляжу Спортивной гавани. На пляжах пусто. На песок наползают длинные волны. За молом они катятся повыше и разбиваются о камни с тягучим шумом и плеском. Летом мы там купались. Теперь оттуда веет кислыми водорослями и горькой слизью. Яхты в гавани мотают белыми мачтами. Стеклянное кафе “Чудесница” светится в глубине пляжа. Внутри, точно в аквариуме, зелено от пальм и фикусов. Кафе не любят за обособленность, а нам оно нравится. Мы прозвали его “У Хемингуэя”.

Официантка указывает на столик под веерообразной пальмой. Поужинав, мы заказываем шампанское.

– У нас новая марка, – сообщает девушка-официантка. – “Сверхсухое”. Недавно завезли.

Она откупоривает бутылку и наполняет бокалы. Жидкости почти не видно, одни потрескивающие золотистые пузырьки. Мы с Лерой смотрим друг на друга и понимаем: оба одновременно вспомнили ту задержку самолета в Хабаровске, тот сугроб в заснеженной аллее, а потом – такое же «сверхсухое» шампанское. Когда это было? Пять лет назад? Кажется – давным давно и как будто совсем недавно – стоит протянуть руку…

– Завезли апельсины из Марокко, – доверительно объявляет официантка. – Желаете?

На пояске у нее болтается тоненький металлический карандаш японского происхождения. Подарок какого-то моряка.

– Пожалуйста, если можно, – просит Лера.

Официантка приносит большой пакет с сочными оранжевыми плодами далекой Африки.

– Человек так или иначе желает быть полезным в этом мире, – продолжает размышлять Валерия. – А если в нем никто не нуждается, какая это, наверно, драма?!

– Это уже не драма. Это – трагедия!

Шампанское все потрескивает и брызгается в бокалах. Официантка за стойкой буфета, подперев щеку, задумчиво смотрит на Леру. Похоже, безошибочным женским чутьем она уже определила, как скоро этой миловидной молодой женщине, купившей апельсины, предстоит стать матерью…

– Скоро зима, – мечтательно говорит Лера. – Люблю снег! По утрам ветки белые, хрупкие, точно гипсовые. Когда мороз сильный. А если навалит снегу – елки красивые, как пудели! Не замечал?.. На лыжах побегать – прелесть! Они шуршат, хлюпают сзади, а ты бежишь, задыхаешься от ветра, от солнца, от белизны… Когда теперь придется еще покататься? – вздыхает она, глядя вниз, на большой живот. – И ты скоро уходишь в море!

– Еще не скоро, – успокаиваю я.

– Как – ремонт? Движется?

– Тянут кота за хвост!

– А что слышно о наших мальчишках? – спрашивает она. – Где они?

– Плуг, по-моему, ушел на Кубу. Он уже старпомом. Стремительно делает карьеру!.. Геночкины “Янтарные горы”, слышал, идут в тайм-чартер в Австралию. А Сивашов на “Люблино”. По-моему, тоже где-то торчит в ремонте…

Потом я подзываю официантку и расплачиваюсь.

Наверху, на набережной, мы ловим такси и едем на Луговую. Здесь, в многоэтажном доме, у нас небольшая комната.

В конце ноября «Антарес» выходит из ремонта. У судостроителей есть поговорка: ремонт корабля невозможно завершить, его можно только прекратить.