Александр Образцов - Учитель поэзии (сборник)

Вопрос о лифтах и лифтерше мало взволновал драматурга, потому что жил он во втором этаже, а вот о своем сопернике, Гаврилове, он интересовался подробно.

Потом уже, после ухода делегации, драматург долго ходил по анфиладе прихожих, задумчиво потирая позвоночник сверху донизу (сосредоточиваясь), затем резко, неожиданным броском сунулся в один из кабинетов, подбежал к картотеке на букву «С» и между «сводниками» с одной стороны, «скрягами» и «сутягами» с другой выхватил карточку с названием «склочники» и вписал туда бедного А. В., затем, подумав, драматург поставил знак(?) после фамилии «Гаврилов», еще подумав, вычеркнул его и поставил знак (?) после «склочники», вычеркнул и его, несколько рас терялся и завел новую карточку. Поведение драматурга указывало на то, что он в отношении А. В. находится в непривычной для себя растерянности.

На следующий день, когда А. В. с блеском восстановил свою репутацию, добившись дополнения в инструкции по обслуживанию лифтов в том, что «лифтер несет ответственность за работу вверенных ему лифтов, вспомогательных механизмов, тросов с принудительно-произвольной смазкой, пружин надлежащего диаметра и изгиба, лампочек в кабинах и указателях, металлических дверей-ограждений с сетчатыми решетками и пространства шахт с аварийными релейными системами лишь во время своего дежурства» и Восточные подъезды вернулись под его покровительство, он получил приглашение, переданное по телетайпу через Министерство куль туры посетить драматурга, как было сказано «для уточнения типажа».

У них произошел следующий отрывок из пьесы (драматург записал его на магнитофон).

ДРАМАТУРГ. А. Здравствуйте. Проходите. (слабая слышимость)

А. В… Здравствуйте. Спасибо. (оч. слабая слышимость)

ДРАМАТУРГ. Садитесь, пожалуйста. Вот сюда. (полная четкость)

А. В. Ничего, ничего… я… с краю… (слабая слышимость)

ДРАМАТУРГ. Нет, сюда!

А. В. Ну… (слабая слышимость) Что ж… (полная четкость)

ДРАМАТУРГ. Вот так. (вздох, поглаживание позвоночника) Я вызвал вас, дру… доро… долгожданный друг, для уточнения типажа. Объясню.

А. В. Я понял. Не надо.

ДРАМАТУРГ (удивлен). Что – понял? Ты… вы, пожалуйста, итак.

А. В. Типаж редкий. Решающее значение имели встречи с доктором Х.-Р. Капабланкой.

ДРАМАТУРГ. Доктором? Вопросительный знак.

А. В. Так он хотел. Он был человек, которому не чуждо ничто человеческое. Завидовал Ласкеру. Или наоборот. Важна суть, а не факты.

ДРАМАТУРГ. Факты – упрямая вещь.

А. В. Вы не совсем поняли. Капабланка являлся шахматистом. Доктор означает степень самоуважения. Яволь.

ДРАМАТУРГ. Вы – склочник?

А. В. Я предупредил, что типаж редок. Я не получаю наслаждения от смакования недостатков. Я страдаю. Ферштейн?

ДРАМАТУРГ. Вы по-русски можете?

А. В. Виноват.

ДРАМАТУРГ. Ну, и что там у вас с этим… как его… Клопобанкой?

А. В. Капабланкой.

ДРАМАТУРГ. Один черт.

А. В. Он кубинец.

ДРАМАТУРГ (пауза). А что ж молчали?.. Со мной эти (плевок в угол) штуки не проходят. Ишь!

А. В. Виноват. Наши встречи произошли в двадцатые годы.

ДРАМАТУРГ (пауза). Другое дело.

А. В. У меня несколько тетрадей его высказываний.

ДРАМАТУРГ (пауза). Язык?

А. В. Перевод мой. Авторизованный.

ДРАМАТУРГ. Пример.

А. В. Вышла пешка из тумана, вынув ножик из кармана.

ДРАМАТУРГ (пауза). Ха-ха-ха! Ха! Юморист!

А. В. И полторы тысячи стихов. За тридцать лет работы.

ДРАМАТУРГ. Ну? (сучит ногами от нетерпения) Ну?! О-о… О-оо…

(Далее следует 44 683 страницы текста, на протяжении которых А.В. в прозе доказывает, что партию не спасти, если проигран дебют, что жертвы корректны только в том случае, когда они приводят к победе, что пешку нельзя есть, если она отравлена, что с проигрышем партии еще не проигран матч за звание и т. д.

А в стихах доказывает противоположное: что жить надо, как живет ся, не считая жертв, выгод и неудач, что никогда не поздно исправить ошибку, если ее заметишь, что жалость и любовь к людям сосут сердце, которое становится бескорыстным донором, что, наконец, «отговорила роща золотая» и «пускай она поплачет» и т. п. – ровно на пятнадцать лет звучания).

За это время А.В. успел выйти на пенсию, остался на парт. учете в УНР, его участок малой механизации не раз занимал классные места, а квартира драматурга превратилась в проходной двор. Драматург уже не поглаживал позвоночник, а продирался отросшими твердыми ногтями сквозь джунгли на груди и на его бледном лице, окаймленном змеящимися кудрями, горели любознательные и добрые глаза.

Теща после больницы поселилась у них. По утрам она ходила на процедуры. Так было ближе.

– Генчик, – сказала она на третий вечер, – ты должен приходить домой раньше. Моя дочь не домработница.

– У нас было профсоюзное собрание.

Он ел суп с лапшой.

– У мужчин совершенно отсутствует фантазия, – голос тещи из кресла перед телевизором распространялся по комнате какими-то причудливыми фигурами. – Мне не доставляет удовольствия выполнять роль тещи, но до чего уныла эта ложь! Мой зять – не Дон-Жуан. Он мелкий служащий в крупном учреждении. За свою жизнь он ни разу не приходил с запахом чужих духов, со следами помады. Нет! Он пьет пиво. Он пьет пиво с сослуживцами после работы. Он стоит в очереди за ним и самоутверждается. Да! Они слушают разговоры работяг, сами при галстуках, затем сдувают пену, посматривая на всех свысока и – общаются. Они говорят о завотделом, обсасывают министерские новости…

– Мама! – голос жены Генчика, Лиды, занял свое место среди фигур ее матери. Он пытался вытеснить их. Он собирал их в охапку и уносил за окно. Слабая, бледная Лида умоляюще посмотрела на мать, потом на Генчика. Генчик улыбнулся ей и кивнул головой, когда теща отвернулась к телевизору. Ей неудобно было сидеть обернувшись, все время напрягая шею.

– Но у меня действительно было профсоюзное собрание, Зоя Сергеев на, – вновь внятно произнес Генчик. – Самое удивительное то, что женщины верят невероятному, а вот обыденное их почему-то не устраивает.

– Да что ты, в самом деле! – возмутилась теща. Она нахмурилась и в профиль стала похожа на Бонопарта. – Как будто дело в сегодняшнем профсоюзном собрании! Ты прекрасно понимаешь меня. Мне обидно, что мой зять, крепкий тридцатилетний мужик, неглупый, способный, видимо, ценный, может быть, работник – Генчик! Неужели ты не видишь, что в этом – все! Все!

– Ну и что? – Генчик натянуто улыбнулся, вставая из-за стола. – Замзава все зовут Леха, Ерофеева – Пека.

– Да что вы, в конце концов? Институтки? Почему вы так расхлябались, раскисли?

– Сама структура учреждения… – начал Генчик, но теща прервала его:

– При чем тут структура? Лентяи вы, вот что. Слишком удобно вам жить. И вся ваша уступчивость… противна! Вы считаете себя интеллигентами, поддакиваете, подхихикиваете… Какие же вы интеллигенты?