Паскаль Казанова - Мировая республика литературы

Ученые — лингвисты называют кодификацией или стандартизацией [99] Ср. RA. Lodge. Le Français. Histoire d’un dialecte devenu langue. Paris, 1997, c. 205–247. языка появление грамматики, трактатов по риторике и выработку литературной нормы, что было сделано во Франции на протяжении XVII века. Эта огромная работа по увеличению «богатства» французского языка и литературы была, безусловно, коллективной. Пристальное внимание к проблемам языка и литературной нормы, характерное для Франции на протяжении всего XVII века, свидетельствует в первую очередь о том, что именно французы стремились лишить латынь ее господства над Европой и сделаться той самой «империей», быть которой им было давным — давно обещано. Разумеется, речь идет не о сформулированном и передаваемом от поколения к поколению намерении накопить те средства, которые дали бы возможность французскому королевству стать политической и культурной империей. Такого не было, но вместе с тем молчаливая и неявная борьба между учеными и светскими лицами, между грамматиками и писателями, между писателями и писателями продвигала культуру Франции именно к этой цели. Более того, изначально заложенное литературное соперничество задало французской литературе определенное направление развития, стало формировать особым образом после Плеяды ее литературный багаж. Исходные намерения и дальнейшее состязание объясняют, почему во французском обществе обсуждение языковых проблем приобрело такую политическую и культурную значимость. Историю французской литературы и французской грамматики невозможно понять, оставаясь в рамках только французского литературного пространства и французской политики. На протяжении долгого времени движущей силой литературного новаторства и лингвистических споров оставалось соперничество со всеми языками Европы, но главное, с латынью, мертвым, но угнетающим все живое языком.

Несмотря на возрастающее значение споров о норме французского языка и сфере его употребления, которые мало — помалу вводили народный язык в статус культурного и государственного, латынь продолжала занимать главенствующее место, так как на латыни строилась вся система образования и говорила церковь. Томас Павель следующим образом описывает жизнь коллежей в классическую эпоху: учеников обучали латыни, и они должны были говорить на ней, даже общаясь между собой, читали они только рекомендованных им классических авторов. Учеников делили на центурии и декурии и отмечали успех присвоением титула сенатора или консула. Школьное образование состояло из набора жизнеописаний прославленных мужчин и женщин античности, знаменитых речений, примеров мужества и добродетели. «В этих тщательно отгороженных от остального мира изоляторах, какими были коллежи, во славу порядка риторической культуры, существующего лишь в воображении учителей, ставился каждый год спектакль, неолатинская трагедия, написанная специально для учеников» [100] T. Pavel. L’Art de l’éloignement. Essai sur l’imagination classique. Paris, 1996, c. 152–155. См. также G. Snyders. La Pédagogie en France au XVII et XVIII siècle. Paris, 1965, c. 67–83. .

В своей книге «Педагогическая эволюция во Франции» Дюркгейм пишет примерно то же самое: «Греко — римская среда, в которую погружали учеников, была лишена всего, что было присуще как Греции, так и Риму. Это была среда вне реалий, идеализированная, населенная персонажами, которые, хоть и существовали в истории, но представленные таким образом больше не были историческими. Люди становились эмблемами, воплощением добродетели, порока, всепоглощающей страсти […]. Подобные обобщенные, бесцветные фигуры вполне могли служить примерами для христианских моральных поучений» [101] E. Durkheim. Paris, 1990, c. 287. . Новое веяние в образовании возникнет только во второй половине XVIII века: в «Малых школах» Пор- Рояля (в Пор — Рояле школа открылась в 1643 году, в Париже в 1646) впервые будет введен французский язык как один из предметов высшего образования. «В Пор — Рояле не ограничились протестами против жалкого положения французского языка, там подвергли сомнению превосходство, которое на всем протяжении эпохи Возрождения единодушно приписывали латыни и греческому» [102] Там же, с. 306–307. . О преобладании латинского языка и латинской литературы в образовании свидетельствует также Пелиссон, историк французской Академии, историограф короля: «По выходе из Коллежа мне предложили прочитать множество романов и новых пьес, но я, хоть и был еще почти ребенком, не обратил на них ни малейшего внимания, продолжая читать своего Цицерона и Теренция и находя их самыми разумными» [103] М. Fumaroli. Цит. произв., с. 961. .

Борьба «новаторов» против образования на латыни началась достаточно рано, уже в 1657 году М. Легран ополчается против «педантов», у которых голова набита латынью и греческим и которые не умеют правильно говорить по — французски: «Ум, перегруженный латынью и греческим, знающий многое, что не пригождается в разговоре на своем языке, утяжеляющий речь ученой галиматьей и цветистой ученостью, не способен достичь той чистой непосредственности, того простодушия, которое только и дорого и без которого не существует по — настоящему французской речи. Столько разных грамматик, столько разных выражений сталкивается в ученой голове, там царит хаос идиом и диалектов, конструкция одной фразы не совпадает с синтаксисом другой, греческий портит латынь, латынь греческий, и оба они, смешавшись, уродуют французский. […] Ученые привыкли к мертвым языкам и не умеют обращаться с живым» [104] Цит. по М. Fumaroli. Цит. произв., с. 960–961. .

В 1667 году Луи Лелабурер в своем трактате, названном «О преимуществах французского языка по сравнению с латинским», задается вопросом, каким «музам, латинским или французским» должны быть посвящены первые годы дофина, старшего сына Людовика XIV. Система образования, основанная на латыни, порождала на практике билингвизм. Латинская культура, несмотря на повсеместное употребление французского языка, на протяжении еще очень долгого времени снабжала создаваемую на французском языке литературу образцами и темами.

Первым крупным законодателем в области французского языка и литературы был, безусловно, Франсуа Малерб (1555–1628). И по этой же самой причине он был вторым великим революционером в этой области. Несмотря на то, что он противопоставил себя и свои требования эстетике Плеяды и поэзии Депорта, одного из последователей Ронсара, его можно считать прямым продолжателем дю Белле, осуществителем его программы, так как Малерб другими путями добивался все того же «обогащения» французского языка. Подход Малерба позволяет покончить с проблемой подражания латыни: он считает, что после того как были осуществлены первые заимствования, стало возможным настаивать на различиях этих двух языков.