Паскаль Казанова - Мировая республика литературы

Напряженный процесс формирования нормативного языка во Франции на протяжении всего XVII века часто приписывали «эстетической чувствительности» грамматистов: XVI век оставил в качестве наследства лингвистический хаос, и грамматисты были вынуждены восстанавливать порядок, симметрию и гармонию [109] RA. Lodge. Цит. произв., с. 228. . Вартбург объясняет работу грамматистов политическими причинами: Франции нужен был единый и общий язык для того, чтобы обеспечить социум общением после анархии и неупорядоченности предыдущих веков. Он считал, что правящий класс в данном случае сплотился для того, чтобы защищать общие интересы [110] W. fon Vartburg. Evolution et Structure de la langue français. Bern, 1962. . Но можно представить себе этот процесс и по — другому: из общения и споров между грамматистами и «светом», чиновниками, юристами и писателями складывалась норма французского языка, его «правильное употребление», теоретическое осмысление его основ, законы поэтики, происходило усвоение уроков наиболее авторитетных авторов, по стилистическим образцам которых исправлялся язык. Соперничество «ученых» и «светских», писателей, грамматистов и придворных сделало язык значимой социальной проблемой, чего до той поры никогда еще не было. Впервые в Европе язык стал главной целью общества [111] R. Bray. La Formation de la doctrine classique en France. Paris, 1951. . Фердинанд Брюно дал великолепное определение специфики французского языка и литературы, он писал: «Господство грамматики во Франции было самым длительным и самым тираническим по сравнению с другими странами» [112] F. Brunot. Histoire de la langue fran3aise (13 v.). Paris, 1966, t. 3, c. 4. . Именно во Франции было больше всего работ, касающихся словаря, грамматики, орфографии и произношения [113] RA. Lodge. Цит. произв., с. 213. . К многочисленным работам, к соперничеству и рвению, связанным с языком, нужно еще присовокупить следующий важный факт: в 1637 году Декарт счел разумным отказаться от латыни, до той поры единственного языка философии (и в этой связи становится понятнее противостояние Декарта «схоластикам»), и издать свою «Речь о методе» по — французски. Арно и Лансело в «Общей толковой грамматике» (1660 год), которую назовут потом «Грамматикой Пор — Рояля», будут опираться на метод Декарта, создавая свою доктрину «толковой» грамматики.

Словом, нам кажется, что в сложном процессе формирования нормативного литературного французского языка (нормы [114] D. Badgioni определяет «процесс формирования нормы местных языков, происходивший в Европе на протяжении XVI, XVII и XVIII веков, как объединение следующих моментов: 1) наличия надлингвистического оснащения — орфографии, грамматики, словарей…; 2) наличия как теоретических дисциплин (логики, риторики, поэтики), так и практических пособий (справочников, авторитетных литературных источников); 3) наличия учреждений, занимающихся распространением лингвистических знаний и контролем за ними (учебных заведений, академий…). Цит. произв., с. 125. ), который длился во Франции на протяжении всего XVII века, нельзя видеть, в первую очередь, результат необходимости «социального общения», вызванного централизацией государства [115] Там же, с. 187. . Речь скорее идет об уникальном процессе накопления самого разного рода возможностей — теоретических, логических, эстетических, риторических, поэтических, благодаря которым была создана собственно литературная ценность, литературность французского языка, который превратился из «языка франков» в «язык литературы». Это новое качество нарабатывалось и формировалось только через возникновение новых литературных форм и способствовало превращению языка в некое самоценное эстетическое явление, материал для литературы. Коллективное языковое творчество, создавшее из французского языка литературный язык, можно назвать процессом эстетизации, то есть нарастающего олитературивания языка, что и объясняет, почему впоследствии именно французский язык стал языком литературы. «Образная ценность языка, — пишет Энтони Лодж, — тонкости языковой нормы стали главной заботой правящих кругов, так как в этом обществе, по словам Брюно, красота речи стала главным отличительным свойством» [116] R. A. Lodge. Цит. произв., с. 230. . Язык в этом обществе сделался общей для всех целью и символом веры.

В 1637 году завсегдатаи отеля Рамбуйе приняли участие в «грамматической дискуссии» по поводу слова «ибо». Этот союз имел несчастье не понравиться Малербу, и Гомбервиль гордился тем, что ни разу не употребил его в пяти томах своего «Изгнания Полександра». Академики приняли проблему близко к сердцу и принялись изучать ее с рвением, над которым посмеялся Сент — Эвремон в своей «Комедии академиков»: героиня в ней предпочитала «потому что». Началась битва памфлетов. Мадемуазель де Рамбуйе призвала на помощь Вуатюра, одного из вождей лагеря «светских». Он ответил защитительной речью, пародирующей «благородный» стиль: «В наше время, когда судьба разыгрывает трагедии во всех уголках Европы, самого большого сочувствия заслуживает слово, которое приготовились гнать и судить. Это слово верно служило монархии и во всех распрях показало себя добрым французом. […] Я не знаю, ради чего враги этого слова хотят отнять у него то, что ему принадлежит, и отдать это выражению «потому что». Не знаю, почему они хотят разместить в двух словах то, что умещалось в трех буквах. Но главную опасность, мадемуазель, я вижу в другом: совершив одну несправедливость, они начнут совершать другие. Что помешает им ополчиться против «но», да и «если» не будет в безопасности. Отняв у нас все союзы, которые соединяют слова, наши благодетели обрекут нас на язык ангелов, а поскольку вряд ли мы ими станем, нам придется объясняться жестами. […] Прожив на свете одиннадцать столетий, ничуть не постарев и пользуясь повсюду доверием, поучаствовав во многих важных договорах и почетно послужив на советах наших королей, «ибо» вдруг попало в немилость, и ему грозят казнью. В ужасе я жду, что скоро услышу, как скорбный голос произнесет: «Великое «ибо» мертво»… Даже похороны великих «сат» и «pan» покажутся мне не столь значительными и неожиданными…» [117] Voiture. Poésies. Paris, 1971.

К началу царствования Людовика XIV (1661) накопленный литературный капитал был уже так значителен, и вера в могущество французского языка была так велика, что его победу над латынью признала с торжеством вся Европа. Однако в 1667 году Луи Лелабурер все — таки напишет и опубликует трактат «Преимущества французского языка перед латинским», как будто превосходства французского языка еще нужно было утверждать. В 1671 году появляются «Беседы Ариста и Эжена» отца Буура. Автор ставит французский язык выше всех современных языков и выше латыни «в период своего совершенства, которого она достигла во времена первых императоров» [118] См. G. Doncieux. Un jésuite homme de lettres au XVII siècle Le père Bouhours. Paris, 1886. . В 1676 году Франсуа Шарпантье в своей «Защите французского языка, пригодного для надписей на триумфальной арке» утверждает, что французский язык более универсален, чем латынь во времена расцвета Римской империи, и более убедителен, чем новая латынь «ученых». Своего монарха он называет вторым Августом: «Как Август, он Любовь Народа, восстановитель Государства, основатель Законов и Общественного благополучия […]. Все Искусства расцветают благодаря его великолепным успехам. Поэзия, Красноречие, Музыка достигли того необыкновенного совершенства, которого до этих пор не достигали…» [119] Цит. по M. Fumaroli. Цит. произв., с. 955. .