Паскаль Казанова - Мировая республика литературы

В 1687 году начнется спор «древних с новыми» [120] См. В. Magné . La Crise de la littérature française sous Louis XIV. Lylle, 1976. , Шарль Перро, глава «новых» (поддерживаемых Академией), который в своей поэме «Век Людовика Великого» (1687) утверждал превосходство времени Людовика XIV над веком Августа, будет бороться с теми, кто оставался приверженцами «древних», с Буало, Лабрюйером, Лафонтеном. Победа «новых» будет означать конец эры, начатой в 1549 году дю Белле. Программа подражания античности и удаления от нее, предложенная дю Белле, завершилась в конце XVII века требованием «новых» покончить с превосходством латыни. Новые признали бессмысленным подражание. Процесс обогащения языка и его освобождения был завершен. В своем «Сравнении Древних с Новыми» (опубликовано между 1688 и 1692) Перро утверждает превосходство «новых» во всех областях искусства. «Все искусства достигли в наш век небывалого совершенства, какого не было у древних», — утверждает он. Писатели, которых справедливо назвали «классицистами», позаимствовавшие свои литературные образцы из античности, подтверждали справедливость заявлений Перро. Их творчество было апогеем «века Людовика XIV», триумфом литерат^ы и возможностей французского языка, квинтэссенцией процесса накопления литературных средств. Их произведения, язык, которым они были написаны, стали воплощением победы французского над латынью. Перро мог упрекать своих противников за их подражание «древним» и объявить конец царства латыни только потому, что современные писатели покончили с подражанием, достигнув совершенства. «Новые» теоретически оформили тот предел свободы, который был достигнут «классиками». Перро заявил, что Корнель, Мольер, Паскаль, Лафонтен, Лабрюйер, а вместе с ними и Вуатюр, Саразен, Сен — Аман превзошли «древних», потому что в его глазах эти писатели «достигли вершины совершенства» («Параллели», том 1).

«Спор новых и древних» нельзя сводить к противопоставлению идеологических позиций, как это обычно делают традиционные историки литературы [121] См. относительно критики традиционной трактовки «спора…» J. — M. Goulemot. Le Règne de l’Histoire. Discours historiques et révolutions, XVII–XVIII. Paris, 1996, c. 164–172. ; превращая «древних» в сторонников абсолютной монархии, а «новых» в приверженцев более демократического строя. Как тогда понять восторженную апологию царствования Людовика XIV «Век Людовика Великого», написанную Перро? Только анализ истории накопления литературного капитала в общем русле французской литературы позволяет осознать реальный предмет, — подспудно подразумеваемый и совершенно самостоятельный, то есть сугубо литературный, — этого спора. Смысл его сводился к взаимоотношениям с латинским языком, речь шла о могуществе французского языка и французского королевства по отношению к гегемонии латыни, могущество которой начало клониться к упадку и на место которой претендовали французы.

Победа французского языка была бесспорна как для Франции, так и для остальной Европы. Авторитет французского стал столь велик, что вера в его превосходство превратилась в реальность как для умов, так и на деле. Более того, этот авторитет стал существовать на деле в силу того, что никто уже в нем не сомневался. Французы так поверили в окончательную победу французского языка над латынью, что заставили поверить в нее и всех остальных. Элиты всех европейских стран тоже прониклись этой верой, и вскоре по аналогии с латынью французский язык распространился по всей Европе.

Мало — помалу благодаря войнам Людовика XIV и тем договорам, которые он заключал, французский становится языком дипломатии и языком международных документов. Межнациональное употребление французского языка, существование, по выражению Ривароля, «империи, которая естественным образом начала пользоваться французским», стало возможным лишь потому, что за полтора века борьбы и накопления особого литературного багажа Франция свергла латынь, которая подчинила себе и ее, и всю остальную Европу.

Французский язык становится чуть ли не вторым родным языком для аристократов Германии и России; в других странах он становится языком «благородного общения». В маленьких немецких государствах приверженность к французскому языку была особенно велика. На протяжении всего XVIII века, особенно в 1740–1770 годах, светское общение в немецких княжествах шло на французском языке. В восточной и центральной Европе, даже в Италии, столь же ревностно осваивают французский язык. Наглядным свидетельством веры во французский язык как в литературный становится появление на нем произведений, авторами которых были иноязычные писатели: немцы Гримм и Гольбах, итальянцы Галиани и Казанова, англичанин Гамильтон, русская государыня Екатерина II и немецкий император Фридрих II пишут по — французски. Многие русские вместо немецкого языка стали учить французский, и не одни только русские…

Особенность империи французского языка, созданной по образу и подобию империи латыни, состояла в том, что повсеместное распространение этого языка вовсе не означало господства Франции, то есть не предполагало наличия системы, действующей в пользу Франции. Французский язык распространился вне какого — либо политического давления как язык каждого, для каждого, в помощь каждому, как язык тонкого обхождения и утонченной беседы, чья «юрисдикция» стала общей для всей Европы. Странная «денационализация» (по крайней мере, кажущаяся) сопутствует французскому языку, кладя на него марку космополитизма [122] CM. J. Jurt. Le Français aujourd’hui: une langue à comprendre. Francfort, 1992, c. 230–241. . Его господство не ощущается как национальное, зато сам язык ощущается как интернациональный. Речь не идет ни о политической власти, ни о культурном воздействии в пользу определенного национального склада, это власть символическая, и такой она будет особенно остро ощущаться, когда Париж станет всемирной литературной столицей, «управляя, по словам Виктора Гюго, всем миром». В эпоху Людовика XV аббат Дефонтен писал: «Откуда возникло влечение к французскому языку и неприязнь к французам? Привлекательным наш язык стал благодаря хорошему вкусу тех, кто на нем говорит и пишет, благодаря совершенству композиции, красоте оборотов. Превосходство французов в утонченности, их умение быть изысканными в роскоши и сладострастии помогло распространению нашего языка. Многие усваивают французские слова вместе с модами и украшениями, до которых все большие охотники» [123] М. Fumaroli. Цит. произв., с. 964. .

Вместе с культурным господством французского языка — несколькими годами позже немцы назовут его «языком цивилизации» — для Европы начинается новая эпоха — светская и интернациональная [124] См. T. Elias. La Civilisation des moeurs. Paris, 1973. . Обмирщение европейской политики и литературы, ставшее одной из характерных черт империи французского языка, по сути дела, и есть следствие борьбы, начатой гуманистами и дю Белле против латыни. Их борьбу можно рассматривать также как борьбу за освобождение литературы в Европе от влияния и господства церкви, что, в конце концов, и произошло. И произошло окончательно. В XVIII веке писатели освободятся от господства короля, в XIX станут свободными от национальной идеи.