Коллектив авторов История - Идеал воспитания дворянства в Европе. XVII–XIX века

Источник: письма Геккеля к А. М. Голицыну, датированные сентябрем 1783 года (планы 1-1а и 2) и июлем 1784 года (планы 3 и 4). См.: РГАДА. Ф. 1263. Д. 963. Л. 63–64 об., 65–65 об.; Д. 964. Л. 23–27 об.

В качестве основы мы избрали план 1, как наиболее полный и отвечающий идеальному проекту Геккеля. К нему добавлены города, которые в этом плане отсутствуют, но представлены в других планах (их номера следуют в скобках после названия города).

Страсбург

Манхейм

Гейдельберг

Брукзал

Карлсруэ

Раштатт

Ульм

Аугсбург

Мюнхен

Фрайзинг

Регенсбург

Пассау

Линц [1248]

Вена

экскурсия в Венгрию, в Пресбург (Братиславу) (2)

Линц

Зальцбург

Инсбрук

Бриксен (Брессаноне)

Боцен (Больцано)

Тренто

Брешиа (4)

Верона

Мантуя

Верона

Виченца

Падуя

Венеция

Феррара

Болонья

Лукка

Пиза

Ливорно

Флоренция

Сиена

Рим

Неаполь

Кьюзи (3)

Орвието (3)

Рим

Лорето

Анкона

Фано

Урбино

Римини

Равенна (3)

Болонья

Модена

Парма (2)

Пьяченца

Милан

Острова Борромео, озеро Комо

Милан

Павия (4)

Генуя

Кремона (1a)

Александрия (1a)

Турин

Суза

Новалеза

Мон-Сенис

Монмельян

Шамбери

Женева

Лозанна

экскурсия в Обонн для осмотра Синьяль-де-Бужи, в Веве и в округ Эгль для осмотра cолеварен

Ивердон

Невшатель

Бьен

Золотурн

Муртен

Аванш

Фрибур

Берн

экскурсия на ледники

Люцерн

Цюрих

экскурсия в Нотр-Дам-дез-Эрмит и в Швиц

Шаффхаузен

Базель

Монбельяр

Безансон

Дижон

Лион

Гренобль

Валанс

Авиньон

Экс

Марсель

Тулон

Авиньон

Ним

Монпелье

Тулуза

Монтобан

Ажен

Бордо

Сент

Рошфор

Ла-Рошель

Пуатье

Шательро

Тур

Блуа

Орлеан

Блуа

Анжер

Нант

Ренн

Пор-Луи

Лорьян

Брест

Сен-Мало

Авранш (3)

Кан

Гавр

Дьеп

Руан

Шартр

Париж

Амьен

Абвиль

Сент-Омер (2)

Кале

Дюнкерк (2)

Остенде, посадка на корабль (2)

(Англия)

Маргит (2) [1249]

Лондон (2) [1250]

Плимут (2)

Рочестер (3)

Портсмут (2)

Бристоль (3)

Оксфорд (2)

Кембридж (2)

Бат и окрестности (2)

Лондон

Гравлин

Дюнкерк

Маргит (2)

Остенде

Брюгге (2)

Менен [?] (2)

Лилль

Турне

Кортрейк (2)

Валансьен

Монс

Гент (2)

Алст (2)

Брюссель

Лёвен (2)

Мехелен (2)

Антверпен

Берген-оп-Зом

Виллемстад

Дордрехт

Роттердам

Делфт

Гаага

Лейден

Харлем

Алкмар

Тексел

Энкхёйзен

Хорн

Эдам

Саардам

Амстердам

Саардам

Тексел (2)

Амстердам (2)

Утрехт

Неймеген

Маастрихт

Льеж

Спа

Вервье (2)

Ахен

Юлих

Дюссельдорф

или из Касселя в Хальберштадт и в Магдебург, Берлин (2)

Кельн

Бонн

Кобленц

Майнц

Франкфурт-на-Майне

Кассель

Ганновер

Бремен (2)

Гамбург (2)

Целле

Люнебург

Гамбург

Брауншвейг

Магдебург

Берлин

Дрезден

я не включил Лейпциг, потому что князь провел там 4 дня, когда был в Страсбурге (2)

Прага

Вена

Вроцлав (2)

Краков (2)

Варшава

Смоленск

Москва

Русская художественная проза несет в себе огромный источниковедческий потенциал, который, как представляется, до сих пор недооценен историками. Профессиональную «подозрительность» к беллетристике можно понять: художественные тексты не просто субъективны (что в той или иной степени свойственно и любому другому историческому нарративу), но обременены специфической «поэтической» нагрузкой, творческим замыслом, гиперболизацией, метафорами и прочими вещами, свойственными словесности, относимой к категории fiction . Между тем русская художественная проза всегда была ощутимо погруженной в злободневный контекст, в какой-то мере соперничая или даже в определенные периоды замещая собой публицистику. Особенно это свойственно произведениям, вышедшим из-под пера так называемых «литераторов второго ряда», авторов разнообразных «физиологических очерков» и зарисовок «из жизни».

Разумеется, ранжирование писателей по табели о рангах – вещь весьма условная и зависящая от обстоятельств времени и места. В пору наивысшего творческого расцвета граф Владимир Александрович Соллогуб, чья повесть «Тарантас» послужила основой для написания этой статьи, ставился современниками (читателями и критиками) в один ряд с лучшими именами русской словесности: Пушкиным, Лермонтовым, Тургеневым, Гоголем. Примечательно, что высокую оценку Соллогуб-писатель получал из уст критиков, принадлежащих к разным общественно-политическим группам. В. Г. Белинский отмечал его «необыкновенный талант» и «мастерство живописать действительность» [1251]; как о «талантливом беллетристе», о котором «не должна забывать будущая история нашей литературы», отзывался о нем Н. А. Добролюбов [1252]; о Соллогубе, чье имя до середины XIX века «было самым блестящим именем тогдашней беллетристики», чьи произведения «знали и читали больше Тургенева» [1253], вспоминал П. Д. Боборыкин; о таланте Соллогуба как об общепризнанном факте писал Ю. Ф. Самарин [1254], и подобные отзывы можно было бы продолжать и далее. Вместе с тем современники отмечали и другие свойства писательства графа. Так, например, И. И. Панаев, размышляя о феномене шумного успеха и последующего забвения Соллогуба у читающей публики, пояснял, что, несмотря на свою очевидную одаренность, «несмотря на свои первые блестящие успехи в литературе», он «остался навсегда литературным дилетантом», не способным «ни к какой самостоятельной мысли», «с барской небрежностью» обращавшимся со своим талантом, не заботясь о его развитии [1255]. Еще более определенно, анализируя творчество автора на примере «Тарантаса», высказывался уже упоминавшийся Ю. Ф. Самарин. Воздавая должное острой наблюдательности Соллогуба в создании характеров своих героев, критик упрекал его (явно не сговариваясь с Панаевым) в отсутствии мысли, некоего основного убеждения, без которых не возникает стройного произведения. Очень важно продолжение этой самаринской идеи: «Она [мысль. – Д. Р .] есть в произведениях Гоголя […] она есть у Диккенса, и у обоих она не вредит художественности» [1256].

Таким образом, при всех своих талантах и успехе граф Соллогуб не Гоголь, он «не дотягивает» до него как мыслитель, и это – один из мотивов, делающих повесть Соллогуба интересной именно для исторического анализа. Соллогуб (пользуясь словами Н. М. Демуровой, написанными по отношению к другому писателю, но по схожим мотивациям) – «умный, тонкий наблюдатель», но «вместе с тем он недостаточно „поэт“ или „художник“ в высоком смысле этого слова», и именно это свойство позволяло ему «весьма точно передавать […] социальные реалии и особенности менталитета изображаемого им общества» [1257]. Эта оценка, сделанная современным исследователем и по другому поводу, удивительно тонко совпадает с наблюдением, сделанным без малого 170 лет назад Самариным уже по отношению к соллогубовскому «Тарантасу» и его главным героям. Огромный интерес читателей к новой повести определялся, по мнению критика, не столько бесспорными художественными качествами, сколько тем, что она вдруг оказалась явлением общественной мысли, а ее персонажи «взяты из современного нашего общества; они существуют […] не как случайные исключения, а как типы, под которые подходят целые массы лиц» [1258]. И это обстоятельство объясняет возможность анализа повести как исторического источника.