Александр Севастьянов - Уклоны, загибы и задвиги в русском движении

Отличное наблюдение, просто гениальная мысль, но самоубийственное признание! Что подметил смыслократ? Колоссальные русские инвестиции ни во что, в пустую мечту, омертвление капитала в чудовищном размере, в масштабах всей страны. А каким оказался итог этого? Мы на века оказались заложниками догоняющей модели развития, мы упустили свой шанс на Возрождение, утратили темп развития и вынуждены были, надрывая последние жилы, «догонять и перегонять Запад». И надорвались-таки, так и не догнав, и рухнули, «ломая крылья, теряя перья», на самое дно, а теперь вынуждены и далее всё терять, всё отдавать, выторговывая себе этим мирную передышку, ибо горе побеждённым!

Но, может быть, русский народ зато освоил-таки Небесный Иерусалим? На этот вопрос исчерпывающе ответила Октябрьская революция…

На фоне этих мрачных размышлений каким зловещим выглядит тот факт, что сегодня стремительно обнищавшая, расточившая свой экономический потенциал, накопленный чудовищными жертвами советского периода, Россия вновь сотнями и тысячами строит храмы и монастыри, тратя на то неслыханные суммы, но закрывая по причине нищеты НИИ и КБ, лишая содержания библиотеки и музеи, калеча свою систему образования, посадив на убогий паёк интеллигенцию, отнимая у себя надежду на успех, на полноценное будущее! Неужели история повторяется? Как будто вновь включился некий таинственный механизм самопожирания. Как будто мы вновь бежим по порочному кругу, из которого нет выхода…

Нет выхода?! Если пойдём на поводу у клерикалов из РД, то — нет.

«В настоящее время Русская Православная Церковь (РПЦ) насчитывает более 19 тыс. приходов, около 450 монастырей, являющихся её духовными и культурными центрами, около 40 высших духовных школ — академий, семинарий, богословских институтов и университетов» (117), — бахвалятся они материальным могуществом.

Хочется спросить: а каков же КПД (коэффициент полезного действия) всей этой гигантской мощи РПЦ? Насколько снизилось за годы столь бурного церковного строительства количество абортов, алкогольных и наркотических смертей, самоубийств и убийств, проституции, вообще всякого рода преступлений и безобразий?Насколько выросла религиозность и вообще духовность народа с 1991 года?

А если безобразия, напротив, всё только растут, а религиозность и духовность всё только отступают (сдаётся мне, что всё это, увы, именно так!), то что же мы скажем о роли церкви в нашей жизни? О значении церковного строительства?

«Церковь в авангарде национальной консолидации» (117): так уговаривают меня авторы РД. А мне не верится. Никак не складывается такой благостный пазл.

Меня пытаются убедить: «Несопоставимы внешние знаки православности с внутренним потенциалом. Скрытым в самих структурах и тканях национальной жизни. Эта нижняя часть айсберга огромна и не может быть взвешена и по-настоящему оценена» . Неправда: оценка как раз и содержится в цифрах статистики преступлений, самоубийств, абортов, разводов, алкогольной и наркотической зависимости, растления и т. д. К примеру, Россия вышла на первое место в мире по количеству убийств на 100 тысяч жителей, не считая пропавших без вести (также убитых, по вероятности).

РПЦ получила от государства и общества колоссальную поддержку: гигантские инвестиции, налоговые льготы и кредит людского доверия. Где, спросим мы, наш духовный дивиденд на эти вложения, на этот кредит?

Думаю, сегодня церковь в огромном долгу перед русским народом. Как будет отдавать долг? Для этого она, как минимум, должна не за страх, а за совесть бороться за права и интересы русских. Но пока что до этого, мягко говоря, весьма далеко. И весь исторический опыт говорит о том, что РПЦ если и защищает, так только своих, православных, до прочих же русских ей дела нет.

А между тем воинствующие клерикалы из числа доктринёров-смыслократов (они же хорошо всем известные выкресты Махнач, Фролов и Малер) открыто ставят РПЦ выше русской нации, а по сути — хотели бы отделить православных от прочих русских, приподнять их над всем народом (не забудем, что ещё в 1991 году абсолютное большинство населения было атеистическим), они мечтают о слиянии церкви и государства, о православной теократии, о тайном православном ордене, «мирском фронте» (129–133), незримо управляющем обществом, наподобие приснопамятных иезуитов. Они пишут:

«Нужно рассматривать православие не как сегмент общественной жизни, но как силу, тождественную самой национально-государственной традиции России… РПЦ сегодня остаётся единственным историческим общенациональным институтом, имеющим непрерывное преемство более чем за тысячу лет (старообрядцы вряд ли с этим согласятся. — А.С.). Православие даже старше самой русской нации, старше великорусского этноса и является для него духовно опекающим началом… Православие — это метафизическое место России в мире… Православие является прообразом русской цивилизации, её первичным корнем… Верность православию сегодня можно рассматривать как знак верности самой нации» (120–124); «РПЦ нужно предоставить возможность влиять на образование и массмедиа» (137).

Они откровенно хотели бы «предусмотреть в законодательстве возможность перехода из режима светского государства в режим государства конфессионального (по примеру ныне существующих: Израиля, Таиланда, Мавритании, Иордании и др.)» (137); они мечтают, чтобы РПЦ играла «важную роль» во всех творческих союзах (226), чтобы прозелиты православия множились во всех странах мира (149–150).

Рекордом мракобесиявыглядит их программное требование: «Все антирелигиозно (материалистически) ориентированные предметы должны изучаться только на добровольной основе» (139), исполнение которого потребует удаления из обязательной школьной программы не только астрономии, но и ботаники, зоологии, биологии, географии, физики, химии, да, пожалуй, и истории. И т. д.

Подобная абсолютизация не только жёстко раскалывает русский народ, отграничивая от него численно не столь уж значительную православную фракцию в качестве единственно «русской». Но она грубо искажает и историческую ретроспективу, искусственно во много раз сокращая срок пребывания нашего племени на Земле, нашу историческую традицию. Ведь современные русские — точный биологический слепок (читай: прямой и неизменный потомок) славянского суперэтноса, а тот, в свою очередь, — белой расы, а та, в свою очередь, — кроманьонской проторасы. Минимум сорок тысяч лет назад появились мы (т. е. наши предки) в Европе, минимум пятнадцать тысяч лет назад славянский язык выделился из ностратического (индоевропейского) праязыка. Никак не позднее возникли первые религиозные представления и обряды наших предков. На фоне этих цифр тысячелетие христианства ни в коей мере не выглядит чем-то исключительным, конструирующим расу, этнос или нацию, не даёт оснований преувеличивать своё значение.