Кирилл Чекалов - Популярно о популярной литературе. Гастон Леру и массовое чтение во Франции в период «прекрасной эпохи» [litres]

Арсен Люпен превратился в чрезвычайно популярный, как бы мы теперь сказали, бренд; в замечательном романе Леблана на военную тему «Осколок снаряда» присутствие этого персонажа первоначально вовсе не планировалось (хотя дедуктивный метод обыгрывается: именно он позволяет героям сделать важный вывод о подземном ходе, которым пользовались немцы). Однако под нажимом издателя автору пришлось-таки ввести в книгу Люпена – правда, лишь эпизодически и в виде некоей «тени» героя. Есть у Леблана и романы, где на первом плане оказываются другие сыщики (Изидор Ботреле в «Острове тридцати гробов»), а Люпен вдруг возникает из небытия под самый занавес.

В общей сложности цикл произведений о похождениях «благородного взломщика» включает в себя пятнадцать романов, пять сборников новелл, четыре отдельных новеллы и пять театральных пьес. Цифры эти, правда, неокончательны, и притом по разным причинам. С одной стороны, книгу под названием «813» одни исследователи считают «первым большим романом-фельетоном» Леблана, а другие склонны рассматривать ее как сборник новелл. Кроме того, долгое время последним произведением цикла традиционно считался роман «Миллиарды Арсена Люпена», написанный на американском материале и опубликованный в 1941 году. Но вот в 2011 году «Люпениана» неожиданно обогатилась еще одним произведением – «Последняя любовь Арсена Люпена». Рукопись романа была обнаружена в семейном архиве Жаком Деруаром (по другим данным, внучкой писателя Флоранс) только в 1996 году. Роман предполагалось опубликовать в виде фельетона на страницах журнала L'Auto , но летом 1936 года с писателем случился инсульт, а в ноябре 1941 он скончался. Незавершенный роман был опубликован стараниями наследников только в 2011 году – к семидесятилетию со дня смерти Леблана. Большинство читателей и критиков восприняли это произведение весьма прохладно.

Примечательно, что Лафит заказывал Леблану не детектив, а приключенческий рассказ, чем и привел писателя в некоторое замешательство. Надо сказать, в сознании тогдашних литераторов и читателей приключенческий и детективный жанры еще не были полностью разведены – то же самое, впрочем, относится и к фантастике. Как писал Леблан в своем замечательном научно-фантастическом романе «Три глаза» (1919), «с интересующей нас точки зрения тайна и приключение – составные части единого целого».

Почему герой Леблана представлен именно как взломщик? По словам Жака Деруара, в начале ХХ века взлом являлся новым и весьма распространенным социальным феноменом. Эпоха триумфа буржуазии, роскошных, набитых ценными вещами домов неизбежно порождает желающих поживиться за чужой счет, прибегнув к ловкости собственных рук. Выражение «джентльмен-взломщик» было придумано самим Лебланом, который скалькировал его с «джентльмена-фермера» (название опубликованного в XVIII веке трактата лорда Кейтса). Люпен – настоящий эстет; ему по душе редкие предметы антиквариата, старинная мебель, мощные автомобили и изысканные блюда.

Стремление героя быть аристократом совершенно очевидно, как и его утонченный дендизм. Важно иметь в виду, что анархисты «прекрасной эпохи» зачастую одевались как денди (включая такие атрибуты, как цилиндр и трость). Подчеркнутая утонченность нарядов Люпена, словно бы иллюстрирующая цитируемую в «Знаке четырех» французскую поговорку «дурной вкус ведет к преступлению», выгодно отличает его от многих «великих сыщиков», включая и Холмса (тоже эстета, но в другом смысле).

Антагонист Холмса, Люпен в то же время сближается с ним в своей независимости от официальной полиции. Это придает ему свободу действий, но и очень часто ставит его вне закона. Как мы увидим далее, Рультабийль у Гастона Леру тоже работает самостоятельно, как сыщик-любитель (вообще-то он журналист). Таким образом, на интересующей нас стадии развития французского детективного романа Великий Сыщик и Полиция оказываются разведены между собой. Но этого никак нельзя сказать о французском детективе в целом, и самый знаменитый тому пример – комиссар Мегрэ, которого трудно представить вне слаженной команды полицейских инспекторов (Люка, Торранс, Жанвье…). Между тем образ Рультабийля повлиял – по свидетельству Жоржа Сименона – не только на собственный имидж создателя Мегрэ, но (в какой-то степени) на образ самого знаменитого комиссара парижской полиции.

Что касается фамилии «Люпен», то сам Морис Леблан в одном из своих интервью дал по этому поводу исчерпывающие разъяснения:

Вы спрашиваете себя, почему я наделил его столь запоминающимся именем Люпен? Под влиянием случайно прочитанной газетной заметки. В тот момент, когда я писал свой рассказ, у муниципального советника по имени Арсен Лопен возникли какие-то неприятности на службе. Я убрал букву «о» и добавил «ю» – так получился Арсен Люпен.

Действительно, на протяжении долгого времени в парижской ратуше трудился некий Арсен Лопен (1844–1926), весьма деятельный чиновник, чье имя упоминается еще в газетах, датированных 1886 годом. Кстати, Лопен периодически выступал также в роли журналиста, в том числе на страницах социалистической газеты «Радикал»; по-видимому, он занимал свою должность вплоть до 1912 года.

Еще одно очень существенное обстоятельство. Если Леру – плоть от плоти популярного романа и охотно ссылается на своих предшественников, то Леблан, напротив, всячески от них дистанцировался. Трудно было бы представить себе на страницах его произведений упоминания об Эжене Сю или Дюма (Леру это делает не раз). Больше того, по мнению Жака Деруара, Леблан по-настоящему приблизился к характерной для массовой литературы стилистике лишь в уже упоминавшейся книге «813», то есть пять лет спустя после первого обращения к образу Люпена.

Дело в том, что, когда Леблан принялся за Люпена, он уже был достаточно известным писателем второго ряда – его воспринимали как продолжателя традиций своего земляка Флобера и Мопассана. Притом Леблан очень гордился тем, что знал Флобера лично (на самом деле между ними существовало весьма отдаленное родство). Позиционируя себя как представителя большой литературы, писатель довольно драматично воспринимал свой переход в стан беллетристов. Ведь он мечтал стать членом Французской академии, а вовсе не снискать славу автора новых «Парижских тайн». Так что совсем не случайно монография Жака Деруара о Леблане именуется «Арсен Люпен поневоле». Писатель поначалу отклонил предложение Лаффита продолжить рассказ о приключениях Люпена, полагая, что «таинственные и полицейские романы во Франции рассматриваются как второсортное чтиво». Но издатель, искренне презиравший «большую литературу», сумел переубедить его, категорически объявив, что «психологические романы отжили свое»; испытывавший материальные затруднения Леблан в конце концов капитулировал. Тем не менее он стремился параллельно с «Люпенианой» то и дело создавать произведения социально-психологического характера. Образ же Люпена, с точки зрения писателя, принципиально не подлежал углубленной психологизации. В одном из интервью Леблан отметил: «Всякий раз, как я пытался углубить характеристику этого персонажа, он превращался в своего рода анархиста с садистскими наклонностями, в виртуоза зла».