Кирилл Чекалов - Популярно о популярной литературе. Гастон Леру и массовое чтение во Франции в период «прекрасной эпохи» [litres]

«Расследование преступления – точная наука», – утверждает Холмс. Под этими словами вполне мог бы подписаться и Рультабийль. Не случайно же он упрекает Ларсана в двух существенных изъянах: один касается «нищеты философии», другой – отсутствия «математического подхода». Сам же Рультабийль еще в школьные годы демонстрировал владение этим подходом, так что «учитель с гордостью сравнивал его с Паскалем, который сам вывел основные теоремы Евклида» («Аромат дамы в черном»).

Что же касается Балмейера, то у него имеется вполне конкретный и достаточно хорошо известный тогдашней публике прототип – «преступник-виртуоз», заядлый игрок и любитель женщин Эжен Алмейер (1859–1903). Интересно, что в «Аромате дамы в черном» содержится «несколько исторических страниц, посвященных Рус-селю – Ларсану – Балмейеру» (с использованием материалов из книги Альбера Батайля «Уголовные и гражданские дела», 1888). В данном случае Леру ограничился минимальной трансформацией реального имени. Правда, суд над Алмейером состоялся задолго до написания книги Леру, однако летом 1903 года его имя снова всплыло на страницах газет: приговоренный к пожизненной каторге, он скончался от лихорадки во Французской Гвиане. Нет сомнений в том, что именно указанная новость и побудила весьма чуткого к публикациям в прессе писателя использовать в «Рультабийлиане» это имя.

К числу заимствований из Конан Дойла в романе «Тайна Желтой комнаты» следует отнести фамилию Стейнджерсон. Ее носит один из эпизодических персонажей повести «Этюд в багровых тонах». В романе Леру он становится выдающимся ученым, предшественником Пьера и Мари Кюри. Кстати, тема научных разысканий весьма интересно обыграна в книге – например в названии главы «Странное явление распада материи». Это позволяет одному из исследователей романа Жан-Клоду Варею указать на синхронность взлета детективного романа во Франции с научными открытиями позитивистского толка; и там и здесь торжествует редукционистское начало. В издании Пьера Лафита имеется весьма показательная иллюстрация, где Матильда с отцом склонились над столиком для научных экспериментов.

Повествование в первых двух романах цикла ведется от лица приятеля Рультабийля, Сенклера. Его генезис установить нетрудно: образ Сенклера навеян холмсовским Ватсоном. Этот персонаж лишен собственного имени и выглядит как вторая половинка распавшегося надвое образа автора (молодой адвокат, который становится мастером судебной хроники). Еще одна деталь автобиографического порядка: Сенклер, как и Гастон Леру, склонен к полноте.

Критики в один голос сравнивали Рультабийля с Холмсом, причем сравнение почти всегда было не в пользу сыщика с Бейкер-стрит. Вот, например, что писал на страницах «Голуа» ( Le Gaulois ) Анри Лапоз:

Осмелимся заметить, что английскому детективу мы предпочитаем нашего славного юного парижского репортера, остроумного, насмешливого, исключительно методичного, впрочем, мастера проницательных дедукций…

Первоначально персонаж Леру носил имя Буатабийль (Boitabille). Вот что говорилось в журнальной версии по поводу этого имени:

Казалось, голову его – круглую, как шар – вынули из коробки для бильярдных шаров (boîte à billes). Думаю, именно поэтому его околачивавшиеся во Дворце правосудия друзья-репортеры, завзятые бильярдисты, окрестили его Буатабийлем. Прозвище закрепилось за ним…

Однако начиная с шестой главы романа (то есть неделю спустя после начала публикации) герой сменил имя на Рультабийль (Rouletabille). Всё дело в том, что в Париже имелся спортивный журналист с таким псевдонимом (настоящая фамилия его была Гармон, Garmond; он печатался, в частности, на страницах газеты «Жиль Блаз»), который и поднял скандал. В результате «во избежание недоразумений и споров», как писала по этому поводу «Иллюстрасьон», история детективного жанра обогатилась именем Рультабийля.

Новое имя героя стало позднее предметом рефлексии писавших о Леру критиков. В частности, один из них обратил внимание, что «Rouletabille» – частичная анаграмма фамилии писателя в сочетании со словом «ловкий» – «Leroux habile». Кроме того, в окончательном варианте имени героя нетрудно расслышать отсылку к французскому фразеологизму «rouler sa bosse» – «много путешествовать, вести кочевой образ жизни». Кстати, Гастон Леру в очерке «Позорный столб» применил это выражение к самому себе: «Я немало катался колобком (j’ai roulé ma bosse) по свету, как говорит Старый ходок (персонаж одноименной пьесы Анри Лаведана, поставленной в 1902 году. – К.Ч. ), и повидал вещи столь поразительные, что дух захватывает». Мы уже видели, что Леру и впрямь много путешествовал – больше, чем его персонаж, так что в этом смысле имя героя можно считать «говорящим». Отметим, что слово «колобок» применительно к Рультабийлю было удачно использовано в переводе романа, выполненном Н. Световидовой. С другой стороны, в портрете героя очень важны округлости: «симпатичный малый с круглой, как шар, головой, румяный, то веселый, как жаворонок, то серьезный, словно папа римский»; « в его кругленьких глазках светился такой ум, что я успокоился и насчет его рассудка», (выделено нами; пер. И. Русецкого. – К.Ч. ). Круглые (а не пронзительные, как у Холмса!) глаза Рультабийля – не всегда русские переводчики уделяют достаточно внимания этой детали, которая между тем чрезвычайно важна. Ведь именно такие глаза и у антагониста Рультабийля – Фредерика Ларсана, полицейского, под маской которого, как устанавливает Рультабийль, выступает преступник Балмейер. Ларсан / Балмейер женится на Матильде («даме в черном») под именем Жана Русселя – нетрудно заметить, что инициалы этой очередной маски совпадают с инициалами главного героя (Жозеф Рультабийль). Ларсан – мнимый полицейский; на арго полиция именуется «rousse» (буквально, «рыжая») – так создается еще одна любопытная перекличка между Ларсаном и Рультабийлем (к тому же у последнего рыжие волосы, а фамилия писателя Leroux соответствует русской – Рыжов). В одном из эпизодов первого романа цикла Ларсан надевает рыжий парик:

Я заметил косматую голову, заросшее бородой лицо, обезумевшие глаза… Бледный лик обрамляли широкие бакенбарды… Цвет их, насколько я мог различить в полутьме за одну секунду, был рыжим (выдержки из тетради Рультабийля; пер. Н. Световидовой. – К.Ч. ).

Не только глаза и волосы, но и наличие особых шишек на лбу подтверждают родство Рультабийля и Ларсана: «Таких своеобразных выпуклостей («les bosses originales et inharmoniques») на лбу я не встречал ни у кого, разве что у Фредерика Ларсана, но чтобы различить эти выпуклости у последнего, нужно было внимательно приглядываться, тогда как у Рультабийля – я позволю себе это смелое выражение – они просто бросались в глаза».