Михаил Вайскопф - Писатель Сталин. Язык, приемы, сюжеты [3-е изд.]

Подземные силы революции — кризис в городах и голод в деревнях — продолжают свою работу (1907).

Подземные силы освободительного движения заработали <���…> Да, хорошо «роет крот» освободительного движения (1912).

Проходит еще пять лет:

Подземные силы революции живут, ведя свою неустанную работу по революционизированию страны.

Силы эти принадлежат, конечно, к разряду инфернально-вулканических стихий революции или к тому глубинному слою народной жизни, плотью и кровью которого, согласно революционной мифологии, питается самодержавие. Ср. в сталинском изображении:

Кровью и трупами граждан старается оно укрепить свой трон <���…> Они требуют вашей крови (1905).

Но и для грядущей республики Сталин изыскивает идеально симметричное архитектурное решение:

Только на костях угнетателей может быть воздвигнута народная свобода, только кровью угнетателей может быть удобрена почва для самодержавия народа!

Мы знаем, что пролетариат — это одновременно и великий мертвец, жертва капитализма, и его палач. Как и должно быть в хтоническом сюжете, его грозное пробуждение маркируется поднятием головы [527]:

Во всех концах России подымают головы рабочие в защиту своих загубленных на Лене товарищей: «Мы живы, кипит наша алая кровь…» — и т. д.

Повстанцы тут как бы непосредственно представительствуют от убитых «товарищей» — но есть у Сталина и самые настоящие кадавры революции, сработанные по классическим литературным рецептам:

Душно стало народам Европы, и они уже поднимают голову против воинствующей буржуазии. (Так стонет поднимающийся мертвец у Гоголя: «Душно мне! душно!»)

Примечательным образом «головы» у Сталина и здесь, и в последующих текстах буквально соединены с землей, почвой, прорастанием. «Тут нужно глубоко вспахивать почву и серьезно просвещать головы», — говорит он по поводу немецких коммунистов.

Но совершенно так же могут подниматься из земли и низвергнутые было в ее глубины вампиры контрреволюции, которых необходимо загнать назад, в могилу:

Темные силы <���…> на другой же день восстания вылезут из нор и захотят поставить на ноги правительство. Так воскресают из мертвых побежденные правительства. Народ непременно должен обуздать эти темные силы, он должен сровнять их с землей!

Темные силы, в свою очередь, и сами хотят загнать под землю мятежников:

Дряхлое самодержавие подымает голову <���…> Реакция <���…> хочет вырыть могилу народной революции.

К этой двусторонней модели он с удивительной монотонностью обращается через двенадцать лет, в дни Февраля:

Подымает голову царско-помещичья реакция; Выползли… скрывавшиеся дотоле в потемках контрреволюционеры.

Силы старой власти падают, но они еще недобиты. Они только притаились и ждут удобного случая для того, чтобы поднять голову и ринуться на свободную Россию. Оглянитесь кругом и увидите, что темная работа черных сил идет непрерывно…

Короче, если пролетариат — это, по Марксу, могильщик капитализма, то столь же симметрично капитализм пытается стать «могильщиком завоеваний русской революции» — причем ее враги, олицетворяющие смерть, выдают себя за «живые силы». Сталин тут, в общем, не отступает от революционных шаблонов — однако, вырвавшись за бумажные пределы публицистических метафор, его вампирический биологизм со временем необратимо преобразит весь облик огромной страны.

Характернейшее и повсеместное у Сталина сближение жизни со смертью, «живых сил» — с «могильщиком» и т. п. говорит, конечно, о скрытом диалектическом тождестве, сущностной неразличимости этих полярных категорий. Солженицын в одном из первых своих романов с впечатляющей точностью уловил эту особенность сталинского мышления, хотя интерпретировал ее только как специфическую форму лицемерия: «На днях вэрну вам смертную казнь, — задумчиво говорил он, глядя глубоко вперед, как бы в годы и годы. — Эт-та будет харёшая воспитательная мера» [528]. Писатель, безусловно, не мог тогда знать, что в 1935 году в беседе с Ролланом Сталин в том же именно «воспитательном ключе» разрешил недоумение своего гостя, который терялся в догадках, как растолковать соотечественникам новый советский закон, предусматривающий расстрел детей с двенадцатилетнего возраста. «Этот декрет, — невозмутимо пояснил Сталин, — имеет чисто педагогическое значение» [529].

Смертная казнь и правда была его любимым видом расправы, но обеспечивалось ли ею подлинное, доскональное уничтожение врага? По сути, сталинские «мертвецы» столь же неистребимы и мстительны, как убитые, но поднимающие голову злобные великаны в нартских легендах и сказках его родного Кавказа. «Поистине, — восклицает он в одной заметке 1917 года, — „мертвые схватили живых“!» Скорее всего, они только притворились мертвыми, чтобы, отступив в конспиративную мглу, скопить там новые силы для бешеного штурма: «На севере в Финляндии, пока еще „тихо“. Но эта тишина, несомненно, прикрывает глубокую внутреннюю работу, с одной стороны, рабочих и торпарей, рвущихся к освобождению, с другой стороны — правительства Свинхувуда»; «Под оболочкой тишины и спокойствия контрреволюция не дремлет, готовясь к новым битвам» (1918). В этом смысле обе стороны ведут себя абсолютно одинаково, судя, например, по его брошюре 1906 года «Две схватки»:

Пролетариат отнюдь не разгромлен, так как разгром пролетариата означает его смерть, наоборот, он по-прежнему живет и усиливается с каждым днем. Он только отступил для того, чтобы, собравшись с силами, вступить в последнюю схватку с царским правительством.

Нас уверяли в свое время в том, что самодержавие разгромлено… но мы этому не поверили, так как разгром самодержавия означает его смерть, а оно не только не умерло, но и собирало новые силы для нового нападения. Мы говорили, что самодержавие только отступило. Оказалось, что мы были правы.

Слишком уж доверчиво, по Сталину, всегда принимают за окончательную гибель ее временный аналог — такое вынужденное либо запланированное отступление одного из антагонистов. Подобно буржуазии, революционные массы выказывают неукротимую живучесть упыря:

Слишком рано принялись вы хоронить Великую Русскую Революцию. Революция живет, и она еще даст о себе знать, гг. могильщики. Война и разруха идут <���…> Подземные силы революции живут <���…> Нет, господа контрреволюционеры, революция не умерла, она только притаилась для того, чтобы, собрав новых сторонников, с новой силой ринуться на врагов. «Мы живы, кипит…» — и т. д.

Война, голод и прочие ресурсы революции имеют брутальный психологический адекват. В революцию 1905 года пролетариат, тщетно пытавшийся «отомстить» врагу,