Михаил Вайскопф - Писатель Сталин. Язык, приемы, сюжеты [3-е изд.]

С 1920‐х годов советский Сослан не раз называл металл «основой основ» нашей промышленности. Как мы только что видели, именно черная металлургия в глазах Сталина была той решающей силой, которая вела человечество от его первобытного убожества к лучезарному социалистическому финалу. В 1925 году генсек напрямую связал ее с созданием нового, коллективистски-централизованного общества — и, соответственно, нового человека, — а заодно процитировал максиму «железного рыцаря»:

Тов. Дзержинский прав, говоря, что наша страна может и должна стать металлической.

Если раньше стальной статью, «закалкой» наделялась только партия или пролетариат, то теперь металлическую природу должна обрести вся страна. Через четыре года генсек сообщил об успешном продвижении к цели:

Мы становимся страной металлической, страной автомобилизации, страной тракторизации («Год великого перелома»).

И наконец, в конце 1934-го — вскоре после дня своего рождения — Сталин в Кремле возвестил металлистам о наступлении социалистического Железного века:

Теперь ведь уже нельзя считать, что мы страна «деревянная». Теперь мы страна металлическая.

Металлическая, но пока еще не стальная, в отличие от ее вождя. Ибо в дни юбилея (1929) и особенно на XVII съезде, в том же 1934 году, Сталина уже повадились величать «стальным солдатом партии» (Микоян), «стальным и гениальным большевиком» (Д. Ибаррури) или совсем просто — «стальным Сталиным» (Ворошилов). Ср. в казенном фольклоре:

Антропологическая утопия генсека в конце концов должна была обернуться его прямым клонированием [595]. На встрече с металлистами он попенял директорам заводов на нехватку этих стальных кадров, как и самой стали: «У вас не все здесь обстоит благополучно. У домен вы более или менее сумели вырастить и организовать технически опытных людей, а в других звеньях металлургии еще не успели этого сделать. Именно поэтому сталь и прокат отстают от чугуна».

Создание стальных двойников оказалось, однако, очень трудной и в конечном счете неблагодарной задачей — ведь они все равно подлежали обновлению в эпоху террора. На триумфальном XV съезде Сталин многозначительно напомнил делегатам о недавних кадровых переменах: вельможные лидеры оппозиции изгнаны с центральных постов, а вместо них утвердились скромные креатуры ЦК, счастливо сочетающие в себе преданность генеральной линии с пролетарским металлом. Самое слово «сталь» в списке тактично опущено — его заменил «металл», тоже кодирующий имя вождя:

Я хотел бы коснуться трех назначений, имеющих показательное значение. Вы знаете, что председателем ВСНХ РСФСР утвержден Лобов. Это — рабочий-металлист. Вы знаете, что председателем Московского Совета избран, вместо Каменева, Уханов, рабочий-металлист. Вы знаете, что председателем Ленинградского Совета избран, вместо Зиновьева, Комаров, также рабочий-металлист. Стало быть, «лорд-мэрами» обеих столиц состоят у нас рабочие-металлисты. ( Аплодисменты. ) Правда, они не из дворян, но управляют хозяйством столиц лучше всяких дворян. ( Аплодисменты. ) Вы скажете, что это есть тенденция к металлизации. Я думаю, что в этом нет ничего плохого.

Понадобилось лишь одно десятилетие, чтобы эти и многие другие металлические люди успели, по выражению Сталина в его докладе 1937 года, «покрыться ржавчиной». Московский Сослан истреблял свое собственное, нартовское племя. Все «рабочие-металлисты», торжественно перечисленные генсеком на XV съезде, были за нелояльность уничтожены в дни великой чистки [596]— что не помешало ему сохранить этот хвалебный пассаж в своих Сочинениях.

Многие марксисты довольно болезненно реагируют на сентенции о скрытой телеологичности их доктрины. Не меньшее раздражение вызывают у них указания на ее магико-романтическую составную, которая просвечивает среди прочего в теме грядущей победы над демоническими силами и фетишами, подчинившими себе человека. Все эти черты, однако, куда назойливее проступают в большевизме, катастрофически огрубившем марксистское вероучение. По замечанию Глебкина, «в советской трактовке марксизма происходит персонификация понятия класса: классы представляются живыми существами, хитрыми, коварными, со своими интересами и целями, а борьба понимается в буквальном смысле — как состязание боксеров на ринге» [597]. У Сталина тяга к подобному олицетворению заметно усилена. Но в то же время она осложняется ввиду уже известного нам размывания граней между индивидуальным и общим, живым и неживым, механическим и органическим.

Ходом классовой борьбы, уже в ранние свои годы пишет Сталин, управляет некая «внутренняя» логика — «логика вещей», которая «сильнее всякой иной логики». Состоит она в том, что поведение социальных и политических групп либо отдельных индивидов определяется их классовой природой, диктующей им те или иные установки, «задачи», цели — «все равно, хотят они этого или нет». Подобная детерминированность носит всецело фаталистический характер — и действительно, Сталина нередко упрекают в фатализме [598]. Столь же правомерно говорить, конечно, о скрытой телеологичности его мышления. Общество в своем развитии выдвигает перед собой различные цели, соответствующие его возрастной стадии и расстановке классовых сил. Идеи или теории тоже предопределены. Это социальные установки, подверженные тому же универсальному процессу старения и обновления, что и само общество:

Общественные идеи и теории бывают разные, — разъясняет Сталин в четвертой главе «Краткого курса». — Есть старые идеи и теории, отжившие свой век <���…> Бывают новые, передовые идеи и теории, служащие интересам передовых сил общества <���…> Новые… теории потому, собственно, и возникают, что они необходимы для общества, что без их организующей, мобилизующей и преобразующей работы невозможно разрешение назревших задач развития материальных сил общества <���…> Так общественные идеи, теории, политические учреждения, возникнув на базе назревших задач развития материальных сил общества, развития общественного бьгтия, — сами воздействуют потом на общественное бытие, на материальную жизнь общества… чтоб довести до конца разрешение назревших задач материальной жизни общества.

Итак, подобно кадрам, вышедшим из рабочего класса, чтобы затем руководить ими, идеи возвращаются к материнской массе в обличье разъяснительно-пропагандистских материалов, четко разъясняющих ее классовые цели. Важнее для нас то обстоятельство, что, как и вся «надстройка», идеи — и сами идеологи — все-таки вызваны к бытию этими еще не проясненными «задачами материальных сил общества», словно устремленного к авторефлексии. В сталинском определении таится неустранимая двусмысленность: ведь в самом деле непонятно, что тут «первично» — общество или его «материальные силы», включающие в себя технические орудия производства. Телеологический фатум, воля к динамике и развитию таится в самих вещах.