Михаил Вайскопф - Писатель Сталин. Язык, приемы, сюжеты [3-е изд.]

По замечанию Моше Мишкинского, «еврейские рабочие организации восприняли социалистическое учение как откровение, как мессианскую мечту, в какой-то мере вытекавшую из еврейских эсхатологических прорицаний и универсальных идей спасения и искупления. Эта мечта была всеобщим идеалом, рабочий Интернационал — методом его достижения». Отсюда и ранний пафос самоотречения во имя всемирного пролетарского братства. Как подчеркивает тот же автор, «о таком подходе свидетельствует первый документ первого рабочего движения, организованного в России — „Четыре речи еврейских рабочих“ (на русском языке), произнесенные на нелегальном первомайском митинге в Вильне в 1892 г.». Ораторы говорили о безоговорочном разрыве с иудаизмом и национальными праздниками (т. е. в первую очередь с субботой) во имя новой, социальной религии:

И мы, евреи, одновременно «русские подданные», отказываемся от своих праздников и вымыслов, бесполезных обществу. Мы вступаем в ряды социализма и станем отмечать новый праздник… который будет существовать вечно.

И словно эхо вторит этим словам по ту сторону океана, — продолжает Мишкинский. — Передовая статья в честь I мая 1894 г. в еврейском социалистическом ежемесячнике «Цукунфт» («Будущее») <���…> в Нью Йорке гласит: «Прощайте, религиозные праздники, прощайте, национальные праздники… поднимем тост за свободу, равенство и счастье народа, место рождения которого — весь мир, религия которого — братство, а Тора — наука» [203].

Однако уже во время майской забастовки в том самом 1892 году, когда прозвучало первое из процитированных воззваний, в Лодзи разразился еврейский погром, в котором самое усердное участие приняли христианские братья по классу. В рядах польских марксистов антисемитизм вообще оставался повседневной реальностью [204], причем польские труженики, не отличавшиеся избытком пролетарской солидарности, постоянно нападали на евреев, конкурируя с ними за рабочие места.

Рано или поздно простодушным еврейским идеологам пришлось пересмотреть свою инфантильную утопию безудержного и жертвенного интернационализма. Бунд, возникший в 1897 году, — кстати, одновременно с сионизмом и в непримиримом состязании с ним — уже вынужден был учитывать межнациональную отчужденность и потому сразу же определил себя в качестве представителя именно еврейского пролетариата.

В то же время это национальное объединение, успевшее в организационном плане заметно превзойти русские революционные группы [205], стало оказывать им самую энергичную поддержку. Собственно, «иждивением Бунда», если использовать тогдашнюю лексику, был вскоре после его создания проведен I съезд РСДРП, и состоялся он в Минске — бундовском центре. Да и вообще РСДРП в тот период выглядела скорее как русская секция Бунда, чем как самостоятельная партия. Тем сильнее было стремление освободиться от этой унизительной ветхозаветной гегемонии, соединившееся с некоторой мстительностью.

Как известно, драматические формы конфликт принял уже на II съезде РСДРП, причем непосредственным поводом к столкновению послужило тяготение Бунда к федерализму и национальной автономии в составе общероссийской партии, т. е. к уже давно завоеванному праву представлять еврейских рабочих. «Искровцы» усматривали в этих претензиях опаснейшее проявление сепаратизма. Встретив яростное противодействие, Бунд на время вышел из РСДРП.

Наивно думать, будто вся эта борьба, как и смежная большевистско-меньшевистская свара, была полностью свободна от религиозно-антисемитских стереотипов. Прежде всего здесь необходимо учитывать и актуальный исторический контекст.

Склонность Бунда к тому, что его враги называли сепаратизмом, естественно, усилилась после кишиневского погрома и во время первой русской революции — усилилась прямо пропорционально росту погромных настроений в соседней, в том числе пролетарской, среде [206]. Однако Ленин и его соратники демонстративно игнорировали все эти резоны. Вместо того чтобы осудить польских и прочих пролетариев за жидоедские увлечения, Ленин в своей искровской статье, вышедшей всего через полгода после кишиневского побоища, предпочел обвинить в разжигании национальной розни именно еврейское рабочее движение, коль скоро оно выказало неуместное чувство национального достоинства:

Эта ошибка доводит бундовцев до такой невиданной в среде международной социал-демократии вещи, как возбуждение недоверия еврейских пролетариев к нееврейским, заподазривание этих последних <���…> Бундовцы повторяют сионистские выходки.

В реплике относительно «сионистских выходок» была, однако, доля истины, поскольку Бунду и правда приходилось соперничать с ненавистными ему сионистско-социалистическими группами, возникшими в начале века. Сверх того, под влиянием всей этой травли со стороны польских, латышских и прочих товарищей бундовцы на время заговорили и о более весомых национальных ценностях. Разъясняя свое решение о вынужденном выходе из РСДРП, Бунд в 1903 году даже счел необходимым напомнить о «двухтысячелетней истории еврейских гонений», об «особых национальных условиях» и «исторических традициях» еврейского пролетариата. Здесь уже не питали особых иллюзий по поводу истинной подоплеки конфликта. Прекрасный знаток и общероссийского и еврейского социалистического движения С. Ан-ский в своей повести «В новом русле» (1906) приводит характерный разговор на эту тему в бундовских кругах:

— Проклятые «искровцы»! <���…> Не люблю их! Разбойники и антисемиты! <���…> Вовеки не прощу им вероломства по отношению к Бунду! Сколько они ему обязаны, а заставили уйти из партии, чуть не прогнали! Только потому, что антисемиты!.. Не спорьте, не поверю! Я искровскую породу хорошо знаю! Хуже всех! [207]

В новых условиях русские марксисты пытаются теоретически откликнуться на вспышки погромного энтузиазма, придав ему престижное научное толкование; в этом отзыве угадывалось и подсознательное желание, продемонстрировав объективность, реабилитировать свое учение, его основателя — и самих себя — от расхожих обвинений в «жидовстве». Ассимиляторская установка, санкционированная деятелями II Интернационала — Каутским, О. Бауэром, а равно отечественной православно-русификаторской традицией, авторитетно подкрепляется теперь юдофобскими выпадами Маркса. Его скандально-антисемитская, вошедшая в золотой фонд нацистской пропаганды («Евреи рассказывают о самих себе») статья 1843 года «К еврейскому вопросу» с 1890‐х годов замалчивалась западными марксистами — слишком уж эпатажно расходились с официальным интернационализмом движения основные тезисы этой работы: «Какой мирской культ еврея? Торгашество. Кто его мирской бог? Деньги»; «Общественная эмансипация еврейства есть эмансипация общества от еврейства». Долго обходили ее вниманием и русские приверженцы Маркса. Но в 1905 году она печатается эмигрантами в Женеве (журнал «Реалист») и одновременно отдельной брошюрой в Киеве (издательство С. И. Иванова).