Михаил Вайскопф - Писатель Сталин. Язык, приемы, сюжеты [3-е изд.]

Как бы предваряя эти и дальнейшие публикации, бундовский теоретик В. Медем еще в 1904 году в статье «Национальность и ассимиляция» предлагает собственный комментарий к статье Маркса, где наряду с дежурными комплиментами в адрес основоположника сдержанно порицает того за антиисторический подход к еврейству, связанный с его прискорбным представлением о какой-то единой и непреходящей еврейской национальной сущности: «Маркс находит в еврействе какую-то антисоциальную „субстанцию“, объединяющую современного еврея и еврея времен Талмуда и Пятикнижия», — шокирующая позиция, отдающая с бундовской точки зрения чуть ли не злостным сионизмом, не говоря уже об антисемитизме. Такая «логическая непоследовательность», по Медему (повторяющему здесь теоретиков II Интернационала), «легко объясняется» тем, что молодой Маркс в 1843 году «еще не был окончательно свободен от остатков идеалистического мировосприятия» [208]. Словом, Маркс уличен в недостатке марксизма, а деликатный упрек в юдофобии сразу же сменяется другим — в ассимиляторских настроениях, также предосудительных для Бунда.

В большевистской и смежной печати статья Маркса, однако, получает совершенно иные, панегирические оценки. В 1906 году ее снова выпускают дважды, тоже отдельной брошюрой — на сей раз в издательствах «Знание» и «Молот» (в переводе Зиновьева) [209]. Вторая из этих публикаций снабжена восторженным предисловием Луначарского, которое нередко цитируется в специальной литературе. Увлеченно пересказывая юдофобские инвективы автора, Луначарский явно оспаривает бундовские сетования насчет идеалистической антиисторичности юного Маркса, не по-марксистски отождествившего современных евреев с их библейскими предками. Луначарский, напротив, всячески подчеркивает непреходящую актуальность статьи, причисляя ее к теоретической сокровищнице марксизма:

Не говоря уже о том, что точка зрения Маркса на еврейский вопрос представляется нам и поныне вполне правильной , — этюд его должен доставить глубокое наслаждение всякому, кто умеет любоваться глубиною мысли, радоваться силе человеческого ума.

Дальнейшие комментарии к этому усладительному памятнику человеческого ума приличествовали бы скорее публицисту из «Земщины», чем социал-демократу:

Все цепи, надетые на «избранный народ», не помешали наиболее энергичной его части приобрести колоссальные богатства и через их посредство влияние на судьбы всей Европы. Путь к этому финансовому могуществу шел через беззастенчивое и бессердечное накопление, которое не могло не возбудить ненависти к евреям <���…> Из всех форм вообще ненавистного народу капитала капитал ростовщический, на 4/5 еврейский, конечно, наиболее ненавистен <���…>

Что такое еврейство как социальная сила? Сила финансистов, сила денег. Евреи <���…> весь христианский мир сделали еврейским <���…> сделали богом всего общества деньги . Рабство иудея, то, что мешает еврею стать человеком , — это его узкая практичность, его жажда наживы, его сребролюбие <���…> Еврей станет свободным человеком только тогда, когда все человечество освободится от «жидовства», от духа эгоизма, наживы, сухой биржевой деловитости.

Если не ошибаюсь, никаких протестов в большевистской и вообще социал-демократической печати предисловие Луначарского ни тогда, ни позже не вызвало. Примечательно, что даже в своей последующей атаке на богостроительство Ленин обошел молчанием всю эту пикантную тему.

На деле отношение Луначарского к историческому еврейству являло довольно заурядную смесь юдофобии с пылким филосемитизмом. В своем, вскоре после того вышедшем опусе «Религия и социализм», который нам уже доводилось цитировать, он величает марксизм «последней великой религией, подаренной евреем-титаном пролетариату и человечеству». Исходная фаза этого ступенчатого развития, отзывающегося непроизвольной пародией на Блаватскую, — «пророческий иудаизм», который, как и раннее христианство [210](в согласии с Ницше, автор не отделяет его от Ветхого Завета), представлял собой революционное самовыражение еврейской мелкой буржуазии , на протяжении множества веков вдохновлявшее всех социальных радикалов того же мелкобуржуазного типа (Томас Мюнцер и пр.). Однако в самом иудаизме, «начиная с Иезекииля, священнический дух, консервативный, стремящийся все обратить в закон и букву , берет верх над пророчеством. Творчество замирает. Представителями традиций <���…> явились законники-фарисеи <���…> Но влияние коренного произведения пророков — лучшей части Библии — не прекратилось. Ветхому Завету суждено было неоднократно обновляться и, наконец, влить свои воды в море новой религии, религии Труда». Ее провозвестник Карл Маркс, проникнув в самую сущность капитализма, как бы диалектически победил иудейскую буржуазность — ибо, будучи «евреем-титаном», он вместе с тем уже «далеко не был чистым иудеем, да и не мог им быть» [211](реабилитация, интригующе сходная с ариософскими штудиями тюбингенского богословия и других христианских течений, стремившихся очистить христианство от обвинений в «семитском расовом духе»). Кстати сказать, эту свою концепцию Луначарский много раз совершенно беспрепятственно воспроизводил и после Октября — например, в одном докладе 1923 года [212]или в гораздо более поздней работе «Об антисемитизме», где он снова подчеркивал, что «Библия стала настольной книгой всей мелкой буржуазии и всех крестьянских революций». Само же еврейство у Луначарского постоянно раздваивается — на эту революционную, но все же мелкобуржуазную стихию и на крупный «торговый капитал», ставший — конечно, по Зомбарту — главным фактором международного капиталистического развития [213].

Совершенно ясно, как должны были восприниматься подобные социально-расовые аттестации в условиях внутрипартийного противостояния, когда большевики постоянно обвиняли меньшевиков — всех этих Данов, Аксельродов и Мартовых-Цедербаумов — в злостной мелкобуржуазности (характерно, что как раз группа «Вперед», куда входил Луначарский, была настроена более антименьшевистски, чем Ленин, который в 1909–1910 годах временно поддерживал курс на слияние обеих фракций [214]). Но те же точно обвинения инкриминировались и собственно еврейскому Бунду — а тот, в свою очередь, переадресовывал их своим сионистско-социалистическим соперникам. (Правда, «мелкобуржуазной» признавалась всеми марксистами и партия эсеров — просто в силу своей приверженности крестьянству как «мелкой буржуазии».) Коль скоро речь шла именно о еврейском движении, сквозь все эти упреки с шокирующей очевидностью проступали незабвенные стереотипы (торгашество, «гешефтмахерство»), сливавшиеся в архетипический образ Золотого тельца.