Михаил Вайскопф - Писатель Сталин. Язык, приемы, сюжеты [3-е изд.]

Глубочайшая ошибка «новой оппозиции» состоит в том, что она <���…> не верит в победу социализма в нашей стране <���…> Отсюда безнадежность и растерянность перед трудностями («К вопросам ленинизма»).

Троцкизм есть неверие в силы нашей революции, неверие в дело рабочих и крестьян, неверие в дело смычки; отсюда хныканье и растерянность перед трудностями («Партия и оппозиция»).

Забавно, кстати, что убежденный материалист Троцкий был очень задет этим действительно несправедливым обвинением. На заседании ЦКК в июне 1927 года он вполне аргументированно возразил:

«Нас обвиняют, как известно, в пессимизме и маловерии . С чего началось обвинение в „пессимизме“? Это глупенькое, пошленькое словечко было выдумано, кажись, Сталиным. [Вся фраза, включая подчеркнуто пролетарское „кажись“, демонстративно апеллирует к ленинской стилистике.] Между тем для того, чтобы так плыть п ротив течения, как мы плывем , нужно побольше веры в международную революцию, чем у многих из вас. С чего началось это обвинение в маловерии? С пресловутой теории о построении социализма в одной стране <���…> Мы не поверили в это откровение, и поэтому мы — пессимисты и маловеры». И далее: «А какие качества нужны для того, чтобы при нынешних условиях войти в оппозицию? Нужна очень крепкая вера в свое дело, т. е. в дело пролетарской революции, настоящая революционная вера. А вы требуете только веры защитного цвета, — голосовать по начальству, отождествлять социалистическое отечество с райкомом и равняться по секретарю» [472].

Эта прекрасная богословская отповедь, разумеется, не произвела ни малейшего впечатления на генсека. Вдобавок ко всему, еврейское неверие, на павловско-святоотеческий манер, смыкается у него с ветхозаветной приверженностью вещественным «стихиям мира сего»; на марксистском жаргоне она называется буржуазностью, а на жаргоне антисемитском — еврейским торгашеством, гешефтмахерством, которое когда-то инкриминировала Бунду Роза Люксембург. В том же грехе Сталин как бы вскользь обвиняет в 1920‐е годы левую оппозицию в германской компартии — группу Рут Фишер, с «ее двойной бухгалтерией в политике» («Речь в германской комиссии на VI пленуме ИККИ»).

Хуже всего, что неверие и безнадежность могут носить целенаправленный, злонамеренный характер: «Кто пытается свертывать социалистические перспективы нашего строительства, тот пытается гасить надежды <���…> пролетариата» («О социал-демократическом уклоне в нашей партии»). Так «ослабляется воля пролетариата к строительству социализма» — на радость его врагам.

В целом оппозиция ведет себя наподобие дурных монахов из «Добротолюбия», не стяжавших духовной трезвости: она «перешла от очарования к разочарованию, более того, — к отчаянию». Грех отчаяния, ослабляющий душу, всегда чреват ее капитуляцией перед дьяволом — через несколько лет это положение будет продемонстрировано с потрясающим размахом. Снедаемые завистью и властолюбием, «не видя никаких перспектив, они в отчаянии хватаются за последнее средство борьбы, — говорится об оппозиционерах в закрытом письме ЦК от 29 июля 1936 года. — <���…> Главным мотивом перехода к террору они считают именно успехи, одержанные партией на всех фронтах социалистического строительства, успехи, вызывающие у них озлобление и толкающие их на месть » [473]. В отчетном докладе на XVIII съезде, посвященном итогам закончившейся чистки, Сталин заговорит об этой совершенно сатанинской методе буржуазных разведок «использовать слабости» — т. е. грехи оппозиционеров — «для того, чтобы запутать их в свои шпионские сети».

Там, где нет веры и надежды, нет и любви. Ее место неминуемо должна занять ненависть — преступная ненависть к социалистическому государству.

Но кто же противостоит маловерам? Это настоящие, верные большевики или, на худой конец, простые люди труда, готовые уверовать на основе своего личного опыта, обходясь без фарисейской книжности. Таковы иноземные пролетарии, которые совершают паломничество в СССР («не уверовали иудеи, уверовали язычники»). Их сомнения рассеиваются в свете непосредственной, материалистически осязаемой истины; такое преходящее неверие или, точнее, недоверие можно только одобрить:

Паломничество западноевропейских рабочих в нашу страну — не случайность <���…> То, что приезжают к нам рабочие, щупают у нас каждый уголок на фабриках и заводах, — это обстоятельство говорит о том, что они не верят книгам и хотят убедиться собственным опытом в способности пролетариата <���…> создавать новое общество («К итогам работы XIV конференции РКП(б)»).

Сталин охотно возвращается к этому образу западного Фомы Неверующего, благоговейно влагающего персты в тело советского индустриального Иисуса:

Бесчисленное количество рабочих делегаций, приезжающих к нам с Запада, и щупающих каждый уголок нашего строительства, говорит о том, что наша борьба на фронте строительства имеет громадное международное значение.

Но еще лучше те, кто сразу, твердо и бесхитростно, уверовал в дело российского социализма. Так, в Евангелии от Иоанна воскресший Иисус говорит Фоме: «Ты поверил, потому что увидел Меня; блаженны невидевшие и уверовавшие». В середине 1920‐х годов генсек широкими мазками запечатлел этот евангельский идеал в своей брошюре «К вопросам ленинизма»:

Историческое значение XIV съезда ВКП(б) состоит в том, что он <���…> отбросил прочь <���…> неверие и хныканье <���…> и вооружил тем самым пролетариат несокрушимой верой в победу социализма.

По аналогичной схеме выстроен один из важнейших сакральных текстов сталинской эпохи — монументальный свод «Вопросы ленинизма», который стадиально развертывается от показа борьбы с троцкистско-зиновьевским неверием к финальному катарсису — лучезарному триумфу веры. Вся эта огромная книга завершается итоговой тирадой Сталина из его отчетного доклада на XVIII съезде. Перед нами — настоящий гимн большевистской вере, подсказанный, без сомнения, новозаветным Посланием к евреям. Выясняется, что вопреки историческому материализму подлинное классовое противоборство разыгрывается не в экономической, а в духовной плоскости:

Главное, чего особенно добиваются буржуазия всех стран и ее реформистские прихвостни, — это то, чтобы искоренить в рабочем классе веру в свои силы, веру в возможность и неизбежность победы <���…> Если капитализм еще не свергнут <���…> то этим он обязан не своим хорошим качеством, а тем, что у пролетариата нет еще достаточной веры в возможность своей победы <���…> Нужно признать, что буржуазии и ее агентам в рабочем движении удалось в известной мере отравить душу рабочего класса ядом сомнений и неверия. Если успехи рабочего класса нашей страны <���…> послужат к тому, чтобы поднять дух рабочего класса капиталистических стран и укрепить в нем веру в свои силы, веру в свою победу , то наша партия может сказать, что она работает недаром. Можно не сомневаться, что так оно и будет.