Татьяна Бернюкевич - Буддизм в русской литературе конца XIX – начала XX века: идеи и реминисценции

Более всего, по мнению поэта, Индия связана со стихией Воздуха. Именно мысли о «постоянной связи бесконечно-малого с Бесконечно-Великим» и о добровольной жертве как «о светлом пути к беспредельной всемирной радости» больше всего нравятся поэту. Первая мысль связывается им то с Водою, то с Воздухом, а вторая с «самой родной» стихией – Землей. Земля и Вода – это две крайности, связанные Воздухом, который сам есть «единство в разности», то, что соединяет эти две «крайности» своей «сущностью»:

А что собой представляет Стихия Земля, с коей также связана и Индия? Чтобы описать драматизм связи человека с его «прародительницей Землей», Бальмонт приводит отрывок из пронзительно-печального стихотворения Брюсова «У земли»:

Но: «Не на могилах ли цветут самые зеленые травы?» – спрашивает поэт. Он уверен, что «земля дает нам свадебное кольцо, и что одежда ее – не черная, а изумрудная» [250] Там же. С. 50. .

Да, земля может предстать как «темная», «жадная», «неоглядная»:

Что же будет? Что останется после катастрофических «сгораний» и непрекращающихся разрушений? Нива, нежный шелест колосьев, «вечный труд», виноградная лоза – «гроздья ягод над землей». Поскольку жив человеческий род и жива природа – вечный объект его неустанного труда.

Вероятно, в это время Бальмонт начинает не просто задумываться над возможностью поездки в Индию, но планировать это путешествие, убеждая Брюсова отправиться с ним в эту «сказку фей». Он пишет Брюсову в июне 1903 г.: «Весь теперь в мечтах о следующем. К январю я кончаю Шелли, Эдгара По и третий том Кальдерона. Затем в течение многих месяцев читаю миллионы книг об Индии, Китае и Японии. Осенью будущего года еду в кругосветное путешествие. Константинополь, Египет, вероятно, Персия, Индия, часть Китая, Япония. На обратном пути Америка. Путешествие – год. Если б Вы захотели поехать вместе со мной, это была бы сказка фей. Поедемте. Подумайте, что за счастье, если мы вместе увидим пустыню и берега Ганга, и священные города Индии, и сфинкса, и Пирамиды, и лиловые закаты Токио, и всё, и всё» [253].

Интересной для характеристики увлеченности Востоком и Индией российской интеллигенции является переписка Бальмонта с Волошиным. Так, еще в августе 1904 г. Бальмонт пишет Волошину: «Милый Макс, напиши мне два слова. Где ты теперь?.. Когда и где свидимся? Когда предпримем нашу Одиссею – более счастливую, надеюсь, чем та, что рассказана Греком?

Я целые дни читаю книги, касающиеся так или иначе Индии и вообще Древнего Мира. Жалею, что не могу читать 24 часа в сутки. В наш короткий земной разбивчатый день успеваешь прочесть до поразительности мало. Я вечно голоден. Ведь кроме всего – книги человеческие написаны почти все изумительно плохо. Люди болтливы, глупы, не изобретательны, тупо-цепки к своим слабостям, их мысли, как муравьи, разлезаются в разные стороны, не имея Индийской способности ‘Логической концентрации”, и, как муравьи же, мысли людей в подавляющем большинстве – простые рядовые» [254] Цит. по: Волошин М. А. Избранное. Стихотворения. Воспоминания. Переписка. Составление, подготовка текста, вступительная статья и комментарии Захара Давыдова и Владимира Купченко. Минск: Мастацкая лiтаратура, 1993. С. 2. .

Видимо, с неосуществленной поездкой в Индию связана и размолвка друзей-поэтов. Уже в октябре 1904 г. Бальмонт пишет «сердитое» письмо Волошину: «Если я даю другу (или даже чужому) руку – и обещаюсь, я сдерживаю слово. Иначе – рукопожатие вещь некрасивая. Если я чувствую невозможность сдержать обещание, – я об этом говорю вопросительно, а не утвердительно, как ты, – без развязности.

При сем сообщаю. Заговорив об Индии летом {В дневнике Волошина “История моей души” за 1904 г. есть запись: “29 мая. Прогулка в Фонтенбло. Клятва ехать в Индию”} (заговорил ты, не я), ты лишил меня моего плана – поехать летом в Оксфорд, приготовиться, и найти попутчиков, которые, конечно, не были бы связаны со мной дружбой, но во многих отношениях были бы по меньшей мере столь же интересны мне, как ты. Ты лишил меня и еще кой-чего. Ну, что ж, хвала моей доверчивости и твоей фальсификации». (20 октября 1904. Москва. Б. Толстовский, К.) [255]

Во Франции Бальмонт познакомился с выдающимся французским индологом и китаистом Сильвэном Леви (1863–1935), который позднее был избран членом-корреспондентом Российской Академии наук. Леви – автор известных трудов по религии и культуре Индии. По мнению Бонгарда-Левина, идея перевода поэмы «Жизнь Будды» возникла «не без участия французского ученого» [256].

И, наконец, начинает сбываться мечта поэта о путешествии в Индию. Так, в августе 1911 г. Бальмонт пишет в Москву известному литературоведу и критику Ф. Д. Батюшкову: «В месяце ноябре сего года я уезжаю в Индию – и далее» [257]. 1 февраля 1912 г. Константин Бальмонт отправляется в долгожданное путешествие. Как пишет Бонгард-Левин: «Судно взяло курс из Лондона к берегам Южной Африки через Плимут и Канарские острова. Оттуда путь лежал к Австралии, Новой Зеландии, Самоа, Фиджи, Новой Гвинее. Яве, Суматре, Цейлону и – Индии» [258].

Ссылаясь на письма поэта издателю и Д. Н. Анучину, родственникам и друзьям, Бонгард-Левин говорит в своей статье о том, что Бальмонт во время путешествия «собирает этнографические коллекции, изучает местный фольклор, памятники древней культуры». На острове Ява он посещает раннесредневековый буддийский комплекс в Боробудуре – один из самых величайших в мире буддийских храмов. В изданной Сабашниковым «Жизни Будды» были помещены некоторые снимки, сделанные поэтом на Яве и Цейлоне. «После Коломбо Бальмонт отправляется в древнюю столицу “жемчужного Цейлона” – Анурадхапуру. “Анураджапура – в произношении Сингалезском – священный город древнего буддизма, но и современного тоже, схороненный в глубине острова”» [259] Цит. по: Там же. С. 54. . На Цейлоне, как пишет Бонгард-Левин, поэт знакомится с буддийской скульптурой, осматривает грандиозные буддийские ступы, изучает легенды о Будде [260].