Татьяна Бернюкевич - Буддизм в русской литературе конца XIX – начала XX века: идеи и реминисценции

В Индии Бальмонт посещает Бенарес, Бомбей, Дели. При этом, к примеру, в Калькутту поэт решил не ездить, «ибо главный замысел был в посещении Бенареса, вблизи которого – в Сарнатхе Будда, как гласит традиция, произнес свою первую проповедь, повернув тем самым “Колесо Учения”» [261].

Бальмонт в Бенаресе пишет несколько стихотворений («К звездам», «Пение», «Индия»). В последнем он говорит об особом значении священной реки Ганг:

После Бенареса Бальмонт посещает Агру, Дели, Бомбей, знакомится с памятниками индийской культуры (например, посещает остров Элефанта близ Бомбея), дополняет свою индийскую коллекцию, подаренную впоследствии Музею антропологии при Московском университете. Путешествие на Цейлон и в Индию для поэта, действительно, стало «сказкой фей». «Я был совершенно счастлив, два месяца я был в старой Индии», – говорил Бальмонт М. Цветаевой [263].

Сразу же по завершении поездки им был написан ряд стихотворений, связанных с впечатлениями от увиденного. Они были включены в сборники «Белый зодчий» (1914) и «Ясень» (1916).

В сборнике «Белый зодчий (Таинство Четырех Светильников)» немало стихов, связанных с индийской проблематикой. Индийские символы будят в поэте мысли о бренности человеческого существования, тщетности подвигов человека, обусловленных его «непросветленностью»:

А все дела его «лишь прорастание малого семени», которые обречены на быстрое «сгорание» и забвение:

Вечна только цепь страданий: «Только страдания в цепкости длительны». Вечен только крест:

Конечное, бренное в итоге «скучно», и потому, пишет Бальмонт, «жизнь наша – в полночи, с Южным Крестом» [267] Там же. С. 261. .

В стихотворениях этого цикла поэт обращается к образу Будды. Как известно, в своем путешествии Бальмонт особое значение придавал посещению мест, связанных с буддизмом. Он описывает величественный Храм Будды на острове Ява Боро-Будуре, где:

Но над этой «высью распаленной», над «Природой и храмом», над «ликующим гамом» – «Многократно-взнесенный, Жив навек – просветленный» [268].

В стихотворении «Троестрочие богам» поэт передает традиционное восприятие пессимизма Шакья-Муни:

Но поэт не соглашается с таким печальным утверждением, для него самого болезнь и боль «есть огненный исход, кремнистый путь познанья», «седина есть снег», и «старость – замок дней, Где пол и стены льдяны» [269]. И даже труп – «чужой, родной – Тоска, но лишь на миг». Поэтому он «засветил огонь» перед другими богами – «.пред Брамой, Вишну, Сивой» и молит «мрак»: «Меня не тронь. Я вольный и красивый» [270].

В то же время образ Будды чрезвычайно притягателен даже своим одиноким вознесением, поскольку «час пришел» и «совершились пророчества. Воплотились» и уже: «Для познавшего – нет заблуждения, Для взошедших – все видно внизу». Цель Будды быть «в морях, на горах, как видение», он «как маяк, победивший грозу» [271] Там же. С. 272. .

В стихотворении «Будда» Бальмонт дает удивительно глубокую и яркую характеристику личности и дел Просветленного, метафорически сравнивая его с «безгласностью рождения снега», «серебристых пушинок паденьем», ладьей, что «от чуждого брега оттолкнулась, бежа заблужденья», вулканом, что, «уставши от зноя, Воссиял многоснежною чашей», лазурью, что «упором покоя Вознеслась над пустынею нашей», «медлительным звоном колокольни», что «уходит густыми волнами», цветком, что «над долею дольней Фимиаными курится снами» [272] Там же. С. 268. . С образом Будды связано особое ощущение Безбрежности, Вечности, Высоты. Но в этой Вышине нет холода и отречения, а есть покой и отдых:

У поэта «средь ликов тех, чьи имена как звезды, Горят веками и миллионам глаз» есть два любимых, которые «всех совершенней». Это Будда и Христос («Средь ликов»). Дан традиционный портрет Будды, он «спокойный, мудрый, просветленный», взгляд Будды устремлен «внутрь души», этот взгляд полузакрытых глаз сравнивается с цветом:

Будда учит не только «спокойствию», но и особому «уменью»:

Второй любимый лик у Бальмонта – лик Христа. Христос – это:

Но сравнение этих двух ликов не умаляет каждого из них. И Будда «безгласным чарованьем» не меркнет, «светясь в своих веках».

Кого же выберет поэт? Оказывается, «приближаясь» к ним, он «молча уходит», поскольку «красота покоя» и «чары отреченья» ему «чужды» [277] Там же. С. 311. . Он ищет третий исход. Этот исход Солнце – «учитель в небесах»:

И все же образ Будды у Бальмонта – это удивительное сочетание уже традиционных, установившихся в буддийских текстах и легендах черт Шакья-Муни и мечты самого поэта, находящегося в постоянных поэтических и личностных метаниях, мечты о внутренней гармонии и если не о безмятежности, то хотя бы покое. Недаром в стихотворении этого сборника «Между звезд» он пишет: