Ирина Паперно - Советская эпоха в мемуарах, дневниках, снах. Опыт чтения

Через десять дней она изменила последнюю строку: «Но тебя не предам никогда». «Это действительно правда», – сказала она Чуковской (1: 437). В июне стихотворение «Вовочка» было опубликовано с посвящением «Памяти Вовочки Смирнова, погибшего во время бомбардировки Ленинграда» (1: 430). В сентябре Чуковская записала: «Оказалось, что Вовочка Смирнов, памяти которого она посвятила стихи, – жив. А Валя умер. И Женя Смирнов, их отец» (1: 477). В последующих публикациях стихотворение было перепосвящено «памяти моего соседа, ленинградского мальчика Вали Смирнова». Для Чуковской, которая зарегистрировала эту историю в своих записках, это означало, что маленький сосед по коммунальной квартире получил бессмертие в стихах Ахматовой.

Что же случилось с обитателями квартиры в Фонтанном доме в будущем? (Эта информация содержится в записках Чуковской в разделе «За сценой».) Сын Ахматовой Лев тогда не умер. В 1944 году из ссылки в Сибири ему удалось добровольцем попасть на фронт, и он закончил войну в Берлине. Гаршин пережил блокаду; его жена умерла (на улице, и тело ее обглодали крысы). Пунины доехали весной 1942 года до Самарканда, где они жили по-прежнему по-семейному, несмотря на то что Пунин был связан многолетними отношениями со своей ученицей Мартой Голубевой (она присоединилась к Пуниным после смерти мужа в блокадном Ленинграде). Николай Пунин, покинув Ленинград в состоянии крайней дистрофии, оправился и пережил войну. Весной 1942 года, находясь в больнице в Самарканде, в преддверии смерти, он написал Ахматовой «покаянное письмо» (фраза Чуковской [1: 518]). (Ахматова хранила это письмо, в последние годы носила с собой в сумочке и многим показывала.) Жена Пунина, Анна Евгеньевна Аренс, умерла в Самарканде в 1943 году. (Ахматова разрыдалась, когда узнала о ее смерти.) Игорь Аренс, племянник, который жил с Пуниными в конце 1930‐х годов, потому что его родители находились под арестом, умер от голода в Ленинграде в 1942 году. Когда Ахматова, которая пережила в Ташкенте тяжелый тиф, возвратилась в Ленинград в конце войны, она думала, что едет к овдовевшему Гаршину, но, встретив ее на вокзале, он (согласно устной истории, бытовавшей в их кругу) спросил ее: «Куда вас отвезти, Анна Андреевна?» (Он отвез ее к друзьям.) В конце концов Ахматова вернулась в квартиру в Фонтанном доме с оставшимися в живых членами семьи Пуниных – Николаем Пуниным, его дочерью Ириной и ее маленькой дочерью Анной (Малайкой) Каминской. Муж Ирины и отец Малайки, Генрих Каминский, считался пропавшим без вести на фронте; в 1990 году семья узнала, что он был арестован в 1941 году и умер в отдаленном лагере в 1943 году в возрасте двадцати трех лет 213 213 Информация из: Пунин Н. Мир светел любовью. С. 502. . Пережившие войну члены семьи Смирновых (Татьяна и младший сын Вова) не вернулись в квартиру. При содействии Союза писателей Ахматова получила и их комнату. Когда Лев вернулся из армии в 1945 году, он смог, как и хотела Ахматова, получить свою комнату, но ненадолго. В 1949 году он был снова арестован. Николай Пунин был арестован за несколько дней до этого. Он скончался в лагере от сердечного приступа в августе 1953 года, ожидая освобождения. В 1952 году семья была вынуждена покинуть Фонтанный дом, переехав в квартиру, предоставленную Ахматовой; вплоть до ее смерти в 1966 году Пунины (Ирина Пунина и Анна Каминская) оставались семьей Ахматовой, деля с ней жилищное пространство и помогая ей в быту. Вскоре после того, как Лев был освобожден из лагеря в 1956 году, он практически прекратил отношения с матерью. После смерти Ахматовой состоялась судебная тяжба за наследство (в основном, ахматовский архив) между Львом Гумилевым и Ириной Пуниной.

Добавим, что с 1920‐х годов до 1960‐х, несмотря на «наслоения жен» – на все конфликты, предательства, обиды и эмоциональные осложнения, – члены этой неконвенциональной семьи, сложившейся в 1920‐е годы в квартире в Фонтанном доме, продолжали жить по-семейному и даже в одной квартире.

В «Ташкентских тетрадях» в 1942 году в центре внимания, как и прежде, жилищные условия. Предоставленное эвакуированным жилье было, разумеется, ограниченным и к тому же лишенным элементарных удобств. В условиях эвакуации существовало и особое обстоятельство: переселенные в организованном порядке под эгидой Союза советских писателей писатели жили вместе, в тесном соседстве друг с другом, и пользовались общими коммунальными услугами. NN получила крошечную сырую комнатку в общежитии писателей на улице Маркса, дом 7. Чуковская и ее дочь поместились в похожей на стенной шкаф комнате в другом общежитии. Населяя дом, в котором не было ни водопровода, ни канализации, и получая еду в особых столовых и продовольственных магазинах, к которым они были прикреплены, писатели вели жизнь, исполненную лишений и неудобств и к тому же открытую взорам друг друга.

Разумеется, имелось и более благоустроенное жилье, и Ахматова (стихи которой теперь печатались в газете) могла бы претендовать на особые привилегии. И для Ахматовой и для Чуковской ситуация была полна амбивалентности. Чуковская описывает, как NN отказалась от Пушкинского общежития Академии наук. (На самом деле, замечает Чуковская, ей отказали, но Ахматова этого не знала [1: 420].) Затем представилась другая возможность – через правительственное учреждение. Чуковская не без иронии описывает эмоциональное состояние Ахматовой, конфронтированной с выбором:

СНК [Совет народных комиссаров] прислал человека, чтобы перевести ее в другую комнату, роскошную и пр. Она была в унынии, смятении, отчаянии, живо напомнившем мне ее состояние духа, когда ей предлагали квартиру в Ленинграде… Мне было немного смешно. Тут, конечно, целая сеть причин сразу: и ее ужас перед бытом, и нелюбовь к переменам, и принципиальное нищенство, и боязнь одиночества (1: 420).

Напомним, что «Ташкентские тетради» были напечатаны в сыром, необработанном виде. Эта часть записок открывает больший доступ не только к противоречивым мотивам Ахматовой (она отвергла привилегированное жилье и осталась в прежнем, жалком общежитии, где она была окружена знакомыми и поклонниками), но и к тому, как хорошо понимала эту парадоксальную ситуацию Чуковская. Она приводит проницательный анализ нежелания Ахматовой покинуть жалкую каморку в писательском общежитии ради «роскошной» комнаты, которую предлагал Совет народных комиссаров. Здесь была «целая сеть причин», но Чуковская предлагает свой анализ в виде списка факторов. Действительно, едва ли возможно распутать целую сеть, состоявшую из мотивов личного характера (нелюбовь к переменам и боязнь одиночества), культурных установок и этических принципов (отрицание быта и принципиальное нищенство), а также психологических факторов, в силу которых автономное существование в относительном комфорте (если не благополучии) было для Ахматовой неприемлемым.