Ирина Паперно - Советская эпоха в мемуарах, дневниках, снах. Опыт чтения

(Как вспоминал Берлин, Ахматова при встрече в 1965 году в Оксфорде сказала ему, что «мы – то есть она и я – неумышленно, простым фактом нашей встречи [в 1946 году] начали холодную войну и тем самым изменили историю человечества. <���…> Я не смел возразить ей <���…> потому что она восприняла бы это как оскорбление ее собственного трагического образа Кассандры – и стоящего за ним исторически-метафизического видения, которое так сильно питало ее поэзию. Я молчал» 342 342 Берлин И. Встречи с русскими писателями в 1945 и 1956 гг. // Найман А. Рассказы об Анне Ахматовой. M.: Худож. лит., 1989. C. 284. Original: Berlin I. Meetings with Russian Writers // Personal Impressions. London: Hogarth Press, 1980. С. 202. Анатолий Найман написал книгу об исторической встрече между Ахматовой и Исайей Берлиным, и, судя по тону, мнение Ахматовой о значении этой встречи разделял и он: Найман А. Сэр. M.: Эксмо-Пресс, 2001. .)

В другом сне – последнем в ее записной книжке, записанном в больнице после инфаркта, в декабре 1956 года, незадолго до смерти, – Ахматовой виделось, что за ней гонится (по улицам Парижа) чудовищный, взбесившийся «Джерринаут» (в мемуарах этого круга Джаггернаут выступает как символ истории) 343 343 Записные книжки Анны Ахматовой. С. 694–695. Об образе Джаггернаута как символе истории в советских мемуарах см. Паперно И. Советский опыт, автобиографическое письмо и историческое сознание: Гинзбург, Герцен, Гегель // Новое литературное обозрение. 2004. № 68. C. 120. . Большинство снов, зафиксированных в записных книжках в 1958–1965 годах, относят к трагическому видению истории. (Напомним, что в годы террора Ахматова не записывала свои сны, о чем позже пожалела, заметив, что «это был бы богатейший материал для истории» 344 344 Чуковская Л. К. Записки об Анне Ахматовой. М., 1997. Т. 2. С. 198. .)

Одна из записей (в августе 1964 года) фиксирует эсхатологическое видение. В этот день Ахматова в сопровождении друзей ехала через залитый водой Ленинград к себе на дачу в Комарово (она называла крошечный домик, который ей предоставил Союз писателей, Будкой):

30-е августа день отъезда в Будку. О[льга] А[лександровна] и Толя [Найман]. Едем небывалой дорогой (парками) через очень странное, очень красивое наводнение. Вода (без ветра) совсем как жидкое серебро или ртуть. Она тяжело и медленно выливается из берегов, образуя неожиданные островки и грозя бедой. Я в первый раз видела дуб, посаженный Петром Первым. Эсхатологические небеса, почти с грозной надписьюю.

На другой стороне листа Ахматова описала свой страшный сон:

Мой сон накануне превосходил все, что в том роде было со мной в жизни. Я видела планету Земля, какой она была через некоторое время (какое?) после ее окончательного уничтожения. Кажется, все бы отдала, чтобы забыть этот сон!

В следующей записи она вернулась к впечатлениям этих дней:

Сон на 30 авг[уста] продолжает угнетать меня, и с каждым днем все страшнее.

Зато отъезд по таинственному безветряному наводнению все хорошеет. Бесполезно спрашивать о нем моих спутников 345 345 Все три записи в: Записные книжки Анны Ахматовой. С. 486–487. .

Несмотря на это замечание, Ахматова говорила-таки о своем сне. Много лет спустя Анатолий Найман (молодой поэт, которому она тогда покровительствовала) опубликовал сон Ахматовой в мемуарах. Его «Рассказы об Анне Ахматовой», появившиеся в печати в 1989 году, свидетельствуют о том, что поэты рассказывали друг другу сны. Найман начинает со своего сна:

Мне приснился сон: белый, высокий, ленинградский потолок надо мной мгновенно набухает кровью, и алый ее поток обрушивается на меня. Через несколько часов я встретился с Ахматовой: память о сновидении была неотвязчива, я рассказал его.

– Нехудо, – отозвалась она. – Вообще, самое скучное на свете – чужие сны и чужой блуд. Но вы заслужили. Мой сон я видела в ночь на первое октября.

После мировой катастрофы я, одна-одинешенька, стою на земле, на слякоти, на грязи, скольжу, не могу удержаться на ногах, почву размывает. И откуда-то сверху, расширяясь по мере приближенья и поэтому все более мне угрожая, низвергается поток, в который соединились все великие реки мира: Нил, Ганг, Волга, Миссисипи… Только этого не хватало… 346 346 Найман A. Рассказы об Анне Ахматовой. С. 5.

Это ли видела Ахматова во сне или нет (и было ли это в ночь на 30 августа или, как свидетельствует Найман, 30 сентября), пересказанный мемуаристом, вместе с его собственным, сон Ахматовой стал социальным фактом, исполненным исторического значения. Замечательное совпадение двух снов придало видению о конце света, состоявшемуся в 1965 году в Ленинграде, особую убедительность. Если верить Найману, оба поэта приняли свои сны за отражение современной им действительности: преддверие мировой катастрофы.

Разумеется, апокалиптические сны снились людям разных культур и разных эпох, нередко воспроизводя библейский сюжет о потопе. Так, Альбрехт Дюрер в 1525 году видел во сне, как с великой силой и чрезвычайным шумом хлынуло с неба множество вод и затопило всю землю. Проснувшись от ужаса (прежде, чем хлынул еще поток) и дрожа всем телом, он нарисовал все это и записал свой сон 347 347 Dürer А. Schriftliche Nachlass / Ed. by H. Rupprich. V. 1. Berlin, 1956. P. 214. Историк Петер Бурке, обсуждая этот сон среди других апокалиптических видений, связал его с историческими обстоятельствами Крестьянской войны в Германии в XVI веке, а также с сезоном сильных дождей: Burke Р. The Cultural History of Dreams. Р. 36, 39. Джордж Стейнер также считал апокалиптические сны исторически обоснованными: Steiner G. Les rêves participents-ils de l’histoire? P. 161–162. .

Для Ахматовой и Наймана пережитый во сне ужас был исполнен универсальной значимости (на них низвергались «все великие реки мира»); неудивительно, что, проснувшись, они интерпретировали сны в апокалиптических терминах («сон о конце мира», «после мировой катастрофы»). При этом для людей советской эпохи общие для человечества чувства и символы получали вторичную мотивировку в конкретных реалиях их исторического опыта; так, потоп имел особое значение для жителей Петербурга и читателей Пушкина, а образ «ленинградского» потолка, набухающего кровью, переживался в разговоре Ахматовой и Наймана как эхо ленинградского террора. Общая символика снов объединяла спящих и в огромное сообщество страждущего человечества, связанное библейскими ассоциациями, и в исторические сообщества локального характера, для членов которого общие символы имели и местное значение.

История Анатолия Наймана и Анны Ахматовой – не единственный случай обмена апокалиптическими снами в сообществе русских писателей. Другой пример также связан с Ахматовой. В ее записных книжках находится сжатая запись о сне другого человека: «Письмо. (Сон В<���севолода> Иванова. 28 июня 1963. Перед смертью)» 348 348 Записные книжки Анны Ахматовой. С. 533. . (На той же странице записано стихотворение «Из Кафки», известное под названием «Подражание Кафке».) Эту запись можно пояснить, обратившись к другим документам этого круга. Ахматова узнала о сне писателя Всеволода Вячеславовича Иванова (1895–1963) из письма (в августе 1963 года) его сына, известного ученого Вячеслава Всеволодовича Иванова (1929–2017). В своих воспоминаниях «Беседы с Анной Ахматовой» (1991) Вяч. Вс. Иванов изложил эту историю: