Ирина Паперно - Советская эпоха в мемуарах, дневниках, снах. Опыт чтения

Весной 1977 г. просыпаясь я услышал: «Этот режим должен погибнуть!» Я стал про себя ругаться: эти интеллигенты всегда хотят, чтобы было так, как им бы казалось нужным. Потом я спохватился: а с кем я, собственно, спорю? Я в комнате один, Светлана давно ушла на работу.

В 1980‐е годы, в самую эпоху крушения режима, Иванов предсказывал будущее не только во сне, причем он делился своими пророчествами с аккредитованным в Москве известным американским журналистом:

Дальнейшие верные предсказания уже в новую пору можно было делать более надежно не во сне или в полусне. Своему другу Роберту Кайзеру, когда-то работавшему корреспондентом «Вашингтон пост» в Москве, а теперь одному из редакторов этой газеты, я сказал в 1984 г., что Горбачев придет к власти и начнет реформы. Ему же и многим другим я заранее говорил о вероятности августовского провалившегося путча… 357 357 Все цитаты по: Иванов Вяч. Вс . Голубой зверь // Звезда. 1995. № 3. С. 182–183.

Ученый, занятый в том числе кибернетикой, семиотикой и теорией информации, Вячеслав Иванов выдвинул в воспоминаниях гипотезу о природе такого провидения как во сне, так и наяву, причем он пишет не только о «механизм[е] бессознательной переработки информации, накопленной днем», но (со ссылкой на Карла Поппера) и о способах познания, при котором человек «считывает» информацию как бы из другого мира – мира «платоновских идей». (Этим он объяснял и то, что двое ученых в одной области могут прийти к тем же результатам: они «осуществляют это считывание почти одновременно. Так было у меня с Якобсоном» 358 358 Там же. С. 171. .) Иванов с доверием и даже надеждой пишет и об учении Николая Федорова о воскрешении мертвых, находя, что его идеи «близко подходят к новейшим представлениям генетиков, занятых геномом человека» (он добавил, что «от морального состояния будущего общества и ученых зависит, согласятся ли они на программу, подобную федоровской»). На способность к провидению повлиял, по воспоминаниям Иванова, и жизненный опыт советского человека, воспитанного в особом информационном режиме: «Я с детства изучал технику чтения между строк, сопоставления кусков из разных обрывков газетных сообщений». Уже в детские годы Иванов (он родился в 1929 году) делился со взрослыми своими провидениями, но ему не верили. Он пишет о том, как в 1941 году, за несколько дней до начала войны, на даче в Переделкине «с мальчишеской запальчивостью и важностью, делавшей смешными мои разговоры со старшими, убеждал их, что война вот-вот начнется», но взрослые не верили. А между тем, как казалось Иванову и позже, если не прятаться от правды, узнать будущее «в сущности не так трудно» 359 359 Там же. С. 182. . При этом проблема будущего была насущной и острой. В воспоминаниях Вячеслав Иванов размышлял не только о будущем своей родины, но и о необходимости работать для «спасения человечества как вида» во всемирном масштабе.

Этот пример, хотя он и может показаться смешным, важен тем, что он демонстрирует отношение к провидению и в этом ключе и к вещим снам в культурном и политическом контексте советского общества. В этом случае не народные верования, а квазирелигиозные, квазинаучные теории (склонность к которым мы наблюдали и у другого последователя Федорова, директора «Народного архива»), получив подкрепление в современной науке (кибернетике, генетике, семиотике, информатике), участвовали в создании особого мироощущения. Здесь налицо и знакомое интеллигенту советского времени ощущение, что информацию надо читать между строк, и свойственная ученым-семиотикам картина мира, пронизанного тотальным смыслом, и представление об особой роли ученого и поэта (Иванов писал стихи, которые обильно цитировал в воспоминаниях), оснащенного методами понимания будущего в обществе, которое неминуемо обречено на гибель. Такие люди, полагал Иванов, необходимы для понимания смысла жизни. «Для дешифровки» (таково последнее слово воспоминаний Вяч. Вс. Иванова) 360 360 Иванов Вяч. Вс . Голубой зверь // Звезда. 1995. № 3. С. 196. .

Положение Якова Семеновича Друскина (1902–1980) было очень своеобразным, и в двух словах его не определить. Профессиональный философ, он всю жизнь избегал контактов с официальными академическими учреждениями. Получив еще и музыкальное образование, он не стремился стать исполнителем. На жизнь он зарабатывал преподаванием математики (предпочитая вечерние школы). В отличие от других сновидцев, описанных в этой статье, Друскин сознательно стремился к неучастию в обществе. В 1920–1930‐е годы он был близок к неформальному сообществу поэтов и философов, называвших себя «чинарями», с которыми его связывала интенсивная дружба и осознанная духовная близость (их интимный кружок включал Александра Введенского, Леонида Липавского, Николая Олейникова и Даниила Хармса). В условиях советского режима Друскин старался воплотить классические идеалы жизни философа – переживание внутреннего, саморефлексия, аскетизм. Жизнь Друскина документирована в его дневнике, который он вел с 1933 года до самой смерти. Внешние события, повседневность в дневнике почти полностью отсутствуют. Зато он изобилует записями снов. Сны Друскина пронизаны одной темой: смерть. Все его друзья-чинари погибли во время террора и войны. В сновидениях мертвые посещали Друскина непрестанно, и он тщательно фиксировал эти посещения. В ряде трактатов, написанных в 1920–1930‐е годы, Друскин создал своего рода философскую концепцию о «вестниках», посланцах из другого мира, лежащего вне времени и пространства, которые являются человеку в том числе во снах 361 361 Об этом см.: Мейлах М. Яков Друскин: вестники и их разговоры // Логос. 1993. № 4. . В 1963 году он составил книгу, основанную на своих дневниках и сновидениях, «Сон и явь» (она была напечатана после его смерти) 362 362 Книга Друскина «Сон и явь» была напечатана, хотя и не полностью, в: Друскин Я. Вблизи вестников / Под ред. Г. Орлова. Washington, DC, 1988. Глава, в которой описаны сны о смерти друзей, опубликована в: «…Сборище друзей, оставленных судьбою»: А. Введенский, Л. Липавский, Я. Друскин, Д. Хармс, Н. Олейников: «Чинари» в текстах, документах и исследованиях: В 2 т. М., 1998. Т. 1. С. 855–861. Сами дневники опубликованы отдельно (см. ниже). . Отдельная глава была посвящена ночным посещениям убиенных друзей.

Такие сны начались в тот день, когда Друскин услышал, что Хармс, арестованный в блокадном Ленинграде в августе 1941 года, умер в тюрьме:

10 февраля [1942]. 3‐го или 4‐го умер Д. И. Так мне сказали вчера, и если это правда, то ушла часть жизни, часть мира. Ночью несколько раз снилось. Сны ищут оправдания смерти, и этой ночью смерть Д. И. была как-то объяснена, но я не помню как, помню только переломленный пучок прутьев 363 363 Друскин Я. Дневники. СПб., 1999. С. 132; включено Друскиным в книгу «Сон и явь»; см.: «…Сборище друзей…» С. 857. Хармс умер в тюремном госпитале 2 февраля 1942 года. .