Ирина Паперно - Советская эпоха в мемуарах, дневниках, снах. Опыт чтения

В <���…> письме я пересказал Анне Андреевне сон – или видение? – моего отца перед смертью. В этом сне переплетались Греция и Китай, но главной героиней сна была Ахматова.

28 июня, когда я пришел к отцу в больницу утром, он был в ясном сознании и рассказал мне сон (сказав сначала: «Последние дни мне много чепухи рассказывают, и сны снятся дикие»): «Я видел во сне всемирный съезд писателей в Греции, на котором, представь себе, была Ахматова. Как раз в это время в Пирее нашли домик Сократа. Ее в нем поселили: там его стол, его кресло. А я поселился в верхнем этаже. Утром я спускаюсь вниз и вижу: женщина сидит за столом и плачет. Я спрашиваю ее: «Анна Андреевна, что с вами?» Она отвечает, что она видела в этом столе своего ребенка – только он был розовым, а стол черного мрамора. Так было странно ей увидеть свое дитя среди этих клубящихся плит у моря. Я говорю ей: «Ведь даже Гомера – и того не изображают на каждой вещи, а что же нам, простым людям, ждать». И я сказал ей: «Когда-нибудь у нас, как в Китае, поэзия будет на каждом шагу, на каждой вещи». Она ответила: «Может быть».

При встрече Ахматова мне сказала, что видит в этом сне отзвуки двух своих стихотворений на античные темы. А Китай, добавлю от себя, – это и отблеск того чтения переводов, о котором говорилось выше. Так Ахматова нас, ее окружавших, с собой вместе погружала в зазеркалье сновидений и пророческих образов, по сравнению с которыми меркли другие восприятия 349 349 Иванов Вяч. Вс . [Всеволодович]. Беседы с Анной Ахматовой // Из воспоминаний об Анне Ахматовой. М.: Сов. писатель, 1991. С. 473–502. .

Прокомментируем те образы этого сна, которые имеют социальное и политическое значение. Обстановка напоминает об институциях советской литературы, прежде всего Союза писателей, с его съездами, дачными домиками (распределявшимися в соответствии с общественным статусом писателя) и домами творчества у моря (включая Дом творчества писателей в Коктебеле, преобразованный из Дома поэта Максимилиана Волошина). Во сне значение происходящего в этой привычной для видного советского писателя обстановке повышено до мифических пропорций – речь идет о «всемирном» (а не всесоюзном) съезде писателей, и притом в Греции (то есть вблизи горы Парнас). Имевшая место в действительности иерархия нарушена, и Ахматову, которой в реальной жизни доставались лишь небольшие привилегии (такие, как дача-будка в Комарове), поселяют в домике Сократа, в то время как сам сновидец занимает там верхний этаж. Образ Ахматовой, плачущей о своем ребенке, которого она находит в ящике письменного стола, напрашивается на символическую интерпретацию – вспомним, что сын Ахматовой долгие годы находился в лагере, а другие ее детища – стихи – не печатались, то есть писались «в стол». Сон умирающего писателя завершается надеждой на лучшее будущее (или лучший мир?), в котором писатели оставят свой отпечаток на каждой вещи бытового употребления.

Рассмотрим и подтекст, на который указала сама Ахматова (она увидела в этом сне отзвуки своих стихотворений на античные темы). Речь идет о цикле «Античная страничка» (1961), «Смерть Софокла» и «Александр у Фив» – стихотворение с подзаголовком «Дом поэта» (под текстом указано время и место написания: «Октябрь 1961, Ленинград, больница в Гавани»). В этих двух стихотворениях на материале легенд Древней Греции и с участием Александра Македонского варьируется пресловутая тема «поэт и царь», причем в обеих ситуациях перед лицом смерти грозный царь преклоняется перед поэтом. В первом стихотворении в торжественный день похорон бессмертного гения (Софокла) царь – под влиянием вещего сна – велит снять осаду с города Афин, «чтоб шумом не мешать обряду похорон». Во втором (написанном в больнице) Александр, повелев уничтожить Фивы, беспокоится о жилище Пиндара: «Ты только присмотри, чтоб цел был Дом Поэта». Ахматова однажды сказала Лидии Чуковской, что эти стихи «существенны для понимания отношений между искусством и властью. Должных отношений», добавив: «Это урок». (Чуковская промолчала, а в записках заметила: «Насчет темы – поэт и власть и преподанного здесь власти урока – это я, конечно, уловила», но по форме стихотворения ей не понравились 350 350 Чуковская Л. Записки об Анне Ахматовой. Т. 2. С. 469 (2 июля 1961 года). .)

С учетом этого подтекста сна, авторизованного Ахматовой, сон писателя Всеволода Иванова несет в себе социальный смысл: надежда на лучший мир, в котором поэт или писатель будут пользоваться личным покровительством грозного властителя. (Кажется, сын писателя понял сон именно таким образом.)

История этого сна включает целую серию коммуникативных актов, имевших место в тесном сообществе советских писателей. Проясним траекторию: Всеволод Иванов видел сон об Ахматовой перед смертью, 28 июня 1963 года; сын Всеволода Иванова, Вячеслав, пересказал сон отца в письме к его героине Ахматовой, что она отметила в записной книжке (опубликованной в 1996 году), а при встрече указала ему на подтекст сна в двух своих стихотворениях. Вся история сна и его циркуляции оказалась доступной публике, будучи пересказанной в опубликованных в 1991 году воспоминаниях Вячеслава Всеволодовича Иванова об Ахматовой. Но, по всей видимости, еще до публикации, последовавшей после крушения советской власти, история сна стала известна в кругу писателей. Так, 16 августа 1963 года поэт Давид Самойлович Самойлов (1920–1990) записал в дневнике:

Кома [интимное прозвище Вяч. Вс. Иванова] много рассказывал о последних днях Всеволода. Он умирал долго и сознательно. Подводил итоги. Ему снились сны, где он разговаривал с Богом. Трагическая судьба писателя заканчивалась оправданием перед Богом. Один из последних снов – трогательная фантазия о конгрессе писателей в Афинах и об Ахматовой. Сны Всеволода и последние разговоры с ним Кома записал 351 351 Самойлов Д. Поденные записи. М.: Время, 2002. Т. 1. С. 337. .

Дневник Самойлова, опубликованный в 2002 году, показывает, что означал этот сон для членов тесного сообщества советских писателей: он подтверждал чувство общности их трагической судьбы, а именно положение русского писателя-интеллигента в условиях сталинского режима. По крайней мере, об этом говорит другой сон Самойлова, записанный им в дневнике 11 марта 1981 года: «Сон. Я долго разговаривал с молодым Эренбургом. Он упрекает наше поколение за то, что ни из кого ничего не получилось. Я оправдываюсь: „Мы еще отдыхаем от сталинизма“. Студеные мартовские дни. Острый ветер. Свет». (Рецензент дневника Самойлова обратил внимание на эту запись и заметил, что пейзаж сна заимствован из знаменитого романа Ильи Эренбурга «Оттепель» 352 352 Самойлов Д. Поденные записи. М.: Время, 2002. Т. 2. С. 154; Бек Т. Давид Самойлов, Поденные записи // Вопросы литературы. Январь – февраль 2003. С. 352. .)