Светлана Бойм - Будущее ностальгии

Ностальгия сродни безответной любви, с той только разницей, что невозможно до конца идентифицировать потерянного возлюбленного. Происходит ли возлюбленная иммигранта из его родной страны? Говорит ли она на его родном языке или на иностранном языке с извечным акцентом?

В ранних произведениях Набокова есть три типа женщин: первая любовь, которая остается в России, верная подруга или жена, которая обычно остается за кулисами и таинственная «другая женщина», эмигрантская femme fatale, чья не уступающая Протею изменчивость ставит под угрозу стабильность более или менее успешно устроившегося писателя-эмигранта. С ее появлением изгнание обретает опасные черты, граничащие с безумием или гибелью. Роковая женщина, стоящая в центре сюжетов большинства из ранних романов и рассказов Набокова, как правило, становится причиной чьей-то смерти или рокового пересечения границы. Среди таких аватаров женского пола — Соня из романа «Подвиг», с ее обрезанными волосами и угрюмым недовольством, а также — Нина из рассказа «Весна в Фиальте», которая целует незнакомцев «с откровенной пылкостью давней дружбы <���…> всем ртом», а другая Нина в книге «Подлинная жизнь Себастьяна Найта», дама дурного вкуса, которая доводит своего отчаянного возлюбленного до смертного одра. Последняя Нина глубоко связана с лингвистическими играми Набокова и эмигрантской мимикрией.

Первый англоязычный роман Набокова «Подлинная жизнь Себастьяна Найта» — история фатального влечения и гибели русско-английского писателя Себастьяна Найта, рассказанная его русским сводным братом В. В романе речь идет о смерти автора в широком смысле слова, но Набоков смущает читателя национальностью умершего автора. История смерти наполовину английского писателя Себастьяна Найта знаменует рождение нового автора — англоязычного писателя Владимира Набокова и смерть его русской эмигрантской личности-псевдонима Владимира Сирина.

У Себастьяна Найта в жизни было две любви — Клэр Бишоп, его давняя подруга и тихая муза, и таинственная русская женщина, которая не ответила на его чувства, разрушив его жизнь и литературу. В. отправляется на поиски по следам дамы, которая меняет имена так же легко, как переодевается. Нина Речная и Елена фон Граун, которые похожи на псевдоаристократок, кажутся вероятными кандидатами. Дожидаясь вечно неуловимой Елены у нее дома, В. встречает ее подругу и наперсницу, некую госпожу Лесерф, которая поражает русского детектива своим кристально чистым французским, бледно-прозрачной кожей и потрясающими темными волосами. Она делает В. комплимент, говоря, что он больше похож на англичанина, чем на русского.

Чем дольше Елена задерживается, тем больше привлекает В. ее компаньонка, хотя он считает ее «слишком французской» и несколько вульгарной, с ее любовью к радио и другим современным гаджетам. В тот момент, когда он ловит себя на том, что мечтает заняться с ней любовью, у него постепенно возникает странное подозрение. Находясь в обществе другого русского, В. решает сыграть с ней шутку. Он говорит о ней по-русски, на языке, которого она, как утверждает, не понимает:

«А у ней на шейке паук, — тихо сказал я, по-русски.

Рука ее взметнулась к шее, она повернулась на каблуках.

Што? — спросил тугодум-землячок, взглядывая на меня. Затем он посмотрел на мадам, неуверенно ухмыльнулся и закопался в часы.

J'ai quelque chose dans le cou… Я чувствую, у меня что-то сидит на шее, — сказала мадам Лесерф.

Я, собственно, как раз говорил этому русскому господину, что, по-моему, у вас на шее паук, — произнес я. — Но я ошибся, то была игра света» [694].

Леди убивает невидимого паука у себя на загривке, и ее загадочная мимикрия трещит по всем швам, а она раскрывает себя — Нину-Елену, приезжую русскую роковую женщину. Русский паук (с непереводимым уменьшительным суффиксом) [695]становится паролем к ее прошлому. Она выглядит «слишком французской» именно потому, что она не француженка, как и сам рассказчик, который выглядит как англичанин, именно потому что это не так. И не ее загадочное русское «я» соблазняет его, но виртуозность ее маскировки. Родной язык, который она не смогла полностью подавить, является лишь источником смущения для нее; он возникает будто звук, едва отличимый от фонового шума, как мерцание крыльев бабочки. Проблема в том, что она привлекает В. именно своими недостатками, своими незначительными миметическими [696]ошибками, которые делают ее такой заманчивой. В. влюбляется не в русскую женщину, а в сконфуженного товарища по несчастью — изгнанницу, отчаянно пытающуюся сойти за местную. Следуя по стопам своего брата, он едва сумел избежать смертельной ловушки, в которой тот в свое время оказался.

Инцест — одна из главных метафор ностальгической любви: в данном случае он принимает форму братской любви (по отношению к его наполовину английскому наполовину брату и его наполовину французской любовнице). Мадам Лесерф и ее многочисленные псевдонимы — это полилингвистический монстр, затерянный в лабиринтах несчастной любви. Паучок, лингвистический шпион, занимает свое место в ряду набоковских разоблачительных насекомых. Подобно тем невидимым комарам, которые гудели в «эмигрантских логовах» на фотоснимках в автобиографии Набокова, этот паук — «игра света», синкретическое существо, шепот, кажущийся призраком, порождение неудавшейся мимикрии. Паук, который предает мадам Лесерф и спасает русского рассказчика от эротической бездны, поглотившей его единокровного брата, — это еще одно ироническое прозрение. Вставая на пути потенциально деструктивного любовного приключения, он дает возможность писателю испытать особое лингвистическое наслаждение. Эмигрантская прелестница с бледной кожей становится его полиглотской музой.

Нина из «Весны в Фиальте» не становится причиной смерти ни ее пишущего на французском языке мужа-писателя, ни ее любовника, очередного мистера В., счастливого в браке, уютно вписавшегося в иностранную жизнь эмигранта. Вместо этого она сама становится жертвой автомобильной катастрофы и своей успешной адаптации к изгнаннической жизни. Самая поразительная черта Нины, о которой помнит Виктор [697], — это то, что она напоминает иностранную букву «Z» [698]. О ней почти ничего не рассказано. Она переменчива: меняются ее любовники, ее акценты, ее связи, она парит над государственными границами, нигде не бросая якоря. У Нины есть роковая ранимость, которая делает ее особенно соблазнительной и хрупкой. Во время своей последней случайной встречи с Ниной Виктор импульсивно признается ей: «А что, если я вас люблю?» Когда он нарушает их невысказанный кодекс случайного флирта и понимания с полуслова, он замечает будто что-то «как летучая мышь, мелькнуло по ее лицу». Или это просто мерцание света или смущение? Превозмогая неизбежность прощания, он пытается запечатлеть красивый момент, но она ускользает от него. Трогательно переменчивая, она, кажется, является плодом всеобщего неуемного воображения. Она испытывает свою изменчивую удачу, доходя до крайней черты, и в конце концов гибнет. Нина — метущаяся душа и олицетворение самого изгнания. Читая «Весну в Фиальте», понимаешь, что законы повествования требовали ее смерти: воплощая распутность изгнаннической жизни, она как будто становится угрозой самому писателю, отражая его собственную ранимость и неопределенность.