Арчи Браун - Типы лидеров. Определить, найти подход, добиться своего

Амин, как и его предшественник Тараки, добивался от Советского Союза военной помощи для укрепления коммунистического режима в стране, и 27 декабря 1979 года он устроил торжественный обед по случаю долгожданного ввода советских войск. КГБ воспользовался этой возможностью, чтобы отравить его. Амин выжил, но был убит той же ночью в ходе штурма его дворца советским спецназом. Это оказалось самой простой частью всего дела. Уход из Афганистана стал для советского руководства значительно более сложной задачей, чем вторжение туда. До прихода к власти Горбачева в 1985 году его предшественники уже понимали, что достигли в лучшем случае очень скромных успехов, а длительная война плохо сказывается на международном положении страны. Был нанесен серьезный урон дружбе со странами третьего мира, произошло резкое ухудшение отношений и с США, и с Китаем. С первых дней своего руководства Горбачев хотел вернуть советских солдат домой, но, как и западные лидеры в аналогичных ситуациях (в том числе и американский президент, чьи войска находились в Афганистане во втором десятилетии двадцать первого века), он хотел осуществить вывод войск, который не выглядел бы позорным отступлением. Подобно им, он не мог сказать родителям погибших солдат, что их сыновья напрасно отдали свои жизни, хотя летом 1987 года заметил своему помощнику по внешнеполитическим вопросам Анатолию Черняеву, что считает «защиту брежневских решений отвратительным занятием» [926]. К моменту ухода последних советских солдат из Афганистана в феврале 1989 года в этой стране погибли 25 000 их товарищей, еще 50 000 получили ранения, а еще большее количество людей стало жертвами посттравматического стрессового синдрома. Потери среди афганцев были намного больше — во время войны с Советским Союзом погибло более миллиона жителей страны [927].

Паранойя эпохи «холодной войны» была источником множества глупых решений, принимавшихся по обе стороны идеологической пропасти, а военные интервенции без серьезных непредвиденных последствий — крайне редкое явление. Каждый раз правительства думают, что военная часть операции — дело недель или месяцев, после чего нужный режим будет установлен и обретет необходимую устойчивость. В отличие от руководства КГБ у внешних экспертов не было возможности влиять на принятие решения о вводе советских войск в Афганистан. 20 января 1980 года директор Института экономических и политических исследований (выходцами из которого были многие радикальные реформаторы) Олег Богомолов направил в ЦК КПСС критическую служебную записку, в которой говорилось о «безнадежности и пагубности» военной интервенции [928]. Но было уже поздно. Решение о вводе войск (запланированном на конец декабря) было формально одобрено заседанием политбюро 12 декабря 1979 года, на протоколе которого должны были собственноручно расписаться все присутствовавшие. Главный противник интервенции Алексей Косыгин (не раз ставивший в пример афганским коммунистам вьетнамцев, без иностранной военной помощи выгнавших и американцев, и китайцев) на этом заседании отсутствовал [929]. Плюсы и минусы военного вмешательства на политбюро вообще не обсуждались, а мнение Косыгина было проигнорировано узкой группой лиц, принявших решение об оккупации Афганистана.

Обратившись к примерам демократических государств, мы увидим несколько случаев, когда британские премьер-министры, желавшие занимать главенствующее положение среди коллег по правительству, приходили к катастрофически неверным выводам, руководствуясь неуместной уверенностью в правоте своих внешнеполитических решений. Два наиболее очевидных примера — негласная договоренность Энтони Идена с Францией и Израилем о военной интервенции в Египте в 1956 году и решение о войне с Ираком, принятое в 2003 году Тони Блэром. В последнем случае главным действующим лицом были, разумеется, Соединенные Штаты, где решение было несколько более консенсуальным. США начали бы военные действия вне зависимости от того, вызовется ли Блэр предоставить для этого ресурсы и жизни британцев [930].

Можно долго рассуждать о степени обмана общественности, на который пошли эти лидеры (а в случае Идена такой обман особенно очевиден), но главной их виной является самообман — они поверили в то, во что хотели верить. Иден и Блэр пренебрегли знаниями и мнением тех, кто мог в высшей степени профессионально оценить вероятные последствия их действий. На первых порах общественное мнение разделилось почти поровну, и миллионы британцев были готовы поверить на слово обоим премьерам в важнейших вопросах международной политики, и в особенности поддержать действующую британскую армию. Но впоследствии эта поддержка резко сократилась [931].

В период Суэцкого кризиса агрессию против Египта осуждали и главная оппозиционная Лейбористская партия, и небольшая Либеральная. В случае иракской войны казалось, что лидер парламентской консервативной оппозиции Иан Дункан Смит пытается перещеголять Блэра и лейбористское правительство в горячей поддержке политического курса, выработанного американским правительством. В Великобритании против войны выступали Либерально-демократическая партия и Шотландская национальная партия, а также значительное меньшинство парламентариев-лейбористов, очень небольшая группа диссидентов из числа консерваторов и миллионы граждан, не принадлежащих ни к одной из политических партий. Неудачные внешнеполитические решения часто бывают следствием в том числе и некорректных исторических аналогий [932]. В случаях Суэца и Ирака общественности предлагалось самое избитое из всех возможных сравнений, которое регулярно пускают в ход со времен Второй мировой войны. К несчастью для покойного Невилла Чемберлена, его вновь и вновь приводят в качестве примера образа действий, которому не нужно следовать, а именно умиротворения диктаторов. То, что ответственность за политический курс, основанный на мнении о возможности договоренностей с Гитлером и Муссолини, возлагается лично на Чемберлена, представляется во многом оправданным ввиду стиля его руководства. И в этом отношении премьер-министры, пытавшиеся сосредоточить решение важнейших внешнеполитических проблем в собственных руках, были его точными копиями (при всех стараниях дистанцироваться от Чемберлена как можно дальше).

Как бы то ни было, действия Чемберлена в сентябре 1938 года в большей степени соответствовали запросу широкой общественности, чем то, что делали Иден и Блэр. По сравнению с долей несогласных с решениями британского правительства в 1956 и 2003 годах в 1938 году против политики умиротворения выступала значительно меньшая часть населения страны. Очень немногим было стыдно за высказывание Чемберлена по поводу инспирированных Гитлером столкновений между чехами и судетскими немцами — «конфликт между людьми, о существовании которых мы не подозреваем». Кроме того, куда более широкий резонанс получили слова, которыми Чемберлен предварил эту фразу. Он сказал, что «было бы ужасно, дико и невероятно рыть окопы и примерять противогазы у себя дома из-за каких-то раздоров в этой далекой стране». Восторженный прием встретило заявление, с которым Чемберлен вернулся из Мюнхена 30 сентября 1938 года: «Я верю, что наступила эпоха мира» [933]. Желание избежать повторения ужасов Первой мировой войны было более чем понятно. Оправдывая Чемберлена спустя годы, можно заметить также, что пóзднее вступление в войну с Германией было Великобритании на руку: программа перевооружения продвинулась дальше, а нарастающая агрессивность нацистов способствовала формированию у британцев психологической готовности к боям и жертвам.