Арчи Браун - Типы лидеров. Определить, найти подход, добиться своего

Хотя этот список мог бы быть расширен и имена других лидеров, совершивших значительный вклад в дело преобразований, также будут упоминаться, главное внимание в этой главе будет сосредоточено на пяти лидерах разных стран — генерале Шарле де Голле, Адольфо Суаресе, Михаиле Горбачеве, Дэн Сяопине и Нельсоне Манделе. К моменту проведения преобразований Франция уже была демократической страной, но де Голль коренным образом перестроил существовавшую систему демократической власти. В условиях демократии подобное происходит с большей вероятностью лишь в условиях глубокого кризиса существующей системы. Перемены в Великобритании шли достаточно последовательно, поэтому в двадцатом (и до сего дня — уже в двадцать первом) веке преобразующие лидеры в стране не появлялись. В Соединенных Штатах последним президентом, которого можно вполне обоснованно считать преобразующим лидером, был Авраам Линкольн, во времена которого Америка переживала глубочайший внутренний кризис.

Обычно демократии не идут на пользу лидеры, ставящие себя выше политики и презрительно относящиеся к тем, кто ею занимается. Обычно к такого рода мировоззрению оказываются особенно склонны некоторые военные. Генерал Шарль де Голль тоже считал, что обладает лучшим пониманием и представлением о Франции, чем политики, и с пренебрежением относился к политическим партиям. И тем не менее он, несмотря на все опасения, не разрушил, а укрепил французскую демократию и сыграл решающую роль в замене захиревшей политической системы на более здоровую.

Де Голль непоколебимо верил в величие Франции. В самом начале мемуаров он пишет о своем сознании, что «Франция не является самой собой, если не находится в первом ряду», и что «Франция без величия — не Франция» [494]. Когда Франция сдалась нацистской Германии в 1940 году, он был заместителем министра обороны и счел коллаборационистское правительство Петэна позором своей страны. Отправившись в Лондон, он сразу же взял на себя роль главнокомандующего Свободной Франции. Так его и воспринимали лидеры союзников, особенно Черчилль, хотя отношения между двумя этими выдающимися и решительными деятелями были, мягко говоря, неровными. Де Голль объяснял это в первую очередь тем, что ему не слишком доверял Рузвельт, а сам Черчилль считал, что в военный период обязан идти в ногу с американским президентом. Как пишет де Голль, британский премьер «не подразумевал отношения к Свободной Франции, которое противоречило бы отношению к ней со стороны Белого дома». И поскольку «Рузвельт демонстрировал недоверчивость по отношению к генералу де Голлю, Черчилль тоже не проявлял активности» [495].

Помимо взаимной неуступчивости, в отношениях де Голля и Черчилля (где первый был очевидно слабейшей стороной, но старался ни в коем случае не показывать этого) присутствовало и взаимное уважение. Черчилль познакомился с ним во Франции на совещании с руководством французского правительства, состоявшемся всего за три дня до входа немецких войск в Париж 14 июня 1940 года. Британский премьер тайно вылетел во Францию, приземлившись на маленьком аэродроме неподалеку от Орлеана. Как отмечал Черчилль, маршал Петэн «уже полностью определился с необходимостью заключения мира», потому что «Францию методично разрушают», и считал своим долгом спасти от такой участи Париж и остальную страну [496]. Де Голль ясно дал понять, что придерживается совершенно иной точки зрения. Он высказывался за партизанскую войну против немецких оккупантов [497]. Сорокадевятилетний де Голль выглядел юношей по сравнению с Черчиллем.

Вступив в должность премьера за месяц до этого в возрасте шестидесяти пяти лет, Черчилль писал о де Голле: «Он молод и энергичен и произвел на меня очень благоприятное впечатление», — и видел в нем потенциального лидера борьбы Франции за освобождение [498]. В Лондоне де Голлю пришлось приложить немалые усилия к тому, чтобы французское Сопротивление признало его своим руководителем в изгнании. Его радиообращения к французам помогли укрепить это признание, которое получило символическое подтверждение в августе 1944 года, когда де Голль возглавил вход войск Свободной Франции в Париж.

Огромный рост де Голля сопровождался его не менее высоким пониманием себя как избранника судьбы. Он был не только убежден в том, что ему суждено сыграть выдающуюся роль, но и видел в себе ее исполнителя. По его словам, во время Второй мировой войны он осознал, что «в душах людей существует некто по фамилии де Голль», и «понял, что должен считаться с этим человеком… стал почти что его пленником». А поэтому: «Перед выступлением или принятием решения я спрашивал себя: этого ли ждут от де Голля люди? Было много вещей, которые мне хотелось бы сделать, но я не стал, потому что они не соответствовали ожиданиям от де Голля» [499].

Столь возвышенное чувство долга и ощущение своего предназначения не слишком хорошо подходили для кутерьмы и компромиссов обычной политики мирного времени. Тем не менее к концу войны де Голль зарекомендовал себя в качестве лидера, устраивающего французских демократов самых разных политических убеждений. С его безупречными военными заслугами и репутацией антинациста он был идеальным кандидатом на роль главы французского временного правительства сразу по окончании Второй мировой войны. Де Голль, на всех этапах своего жизненного пути избегавший силовых методов руководства, шел по пути демократии. В 1946 году он ушел в отставку с поста премьера и удалился в свое поместье в деревне Коломбе-ле-Дёзэглиз ожидать, когда его снова позовут в Париж руководить страной. Этого момента пришлось ждать еще двенадцать лет.

Главной претензией де Голля к Конституции Четвертой республики, созданной сразу поле войны, было то, что она не предусматривала сильной исполнительной власти вообще и в частности президентской, к которой он стремился. Бóльшая часть французских демократов побаивалась сильной исполнительной власти. У французов, поживших при авторитарном правлении во время войны и воочию увидевших хаос, учиненный авторитарными и тоталитарными режимами других европейских стран, сильная исполнительная власть сразу же ассоциировалась с деспотизмом. В действительности же демократия без авторитетной (но не авторитарной) исполнительной власти невозможна.

Де Голль критиковал Конституцию Четвертой республики, начиная с 1946 года. Не вся его критика была хорошо обоснованной — например, его пренебрежение по отношению к политическим партиям. Конкурирующие между собой партии являются неотъемлемой составляющей демократии, хотя в тогдашней Франции их было слишком много и их раздирали внутренние противоречия. Прогнозируя политическую нестабильность в связи с недостатком полномочий правительства по отношению к парламенту, де Голль был более прозорлив. За тринадцать лет существования Четвертой республики (1946–1958) во Франции сменилось целых двадцать пять правительств и пятнадцать премьеров (за тот же период в Великобритании было всего четыре премьер-министра). Правительственные кризисы были обычным явлением, а четверть последнего года существования Четвертой республики Францией руководили переходные правительства [500]. Тем не менее неудачи этих тринадцати лет легко преувеличить. Хотя французские коммунисты пользовались поддержкой четверти электората, страна оставалась демократической. Были восстановлены отношения с Германией (дважды оккупировавшей страну на протяжении первой половины двадцатого века), и Франция стала одной из стран — основательниц Европейского сообщества. В 1950-х годах Франция опережала США и Великобританию по темпам роста промышленного производства и имела развитую систему социального обеспечения. Стремительно рос уровень жизни [501]. Так что полностью отказывать Четвертой республике в достижениях было бы неверно.