Наталья Пушкарева - Женщины Древней Руси

Развитие семейно-брачных отношений от больших семей VI–VII вв. к экономически и юридически самостоятельным малым семьям XI–XII вв. не вызывает сомнения у большинства исследователей [225] Мнения участников дискуссии 50–70-х годов (Б. Д. Грекова, Я. Н. Щапова, М. О. Косвена, И. Я. Фроянова и др.) см.: Свердлов М. Б . Генезис и структура феодального общества в Древней Руси. Л., 1982. . Характер семейных связей, присущих индивидуальной семье, бытовавшей в рассматриваемый период, подтверждается и по археологическим [226] См.: Русанова И. П. Славянские древности VI–VII вв. М.; 1976. С. 44, 48–49; Горюнов Е. А . Ранние этапы истории славян днепровского Левобережья. Л., 1981. С. 25–26, 34–35. , и по письменным источникам. О малом типе как княжеских и боярских семей [227] ПСРЛ. Т. II. С. 45, 334; НПЛ. С. 206, 209, 227, 263, 277, 280, 324. , так и семей новгородских своеземцев [228] ГВНП. № 110. С. 168; № 221. С. 191; НГБ (1958–1961). № 255. С. 79; № 263. С. 90; № 363. С. 59 и др. , свободных общинников и полузависимых крестьян [229] ПСРЛ. Т. II. С. 252–253. свидетельствует нарративная литература. Преобладание индивидуальной семьи зафиксировано памятниками права и в среде холопов [230] ПРП. Вып. I. РП. Ст. 7. С. 121 и др. . Аналогично и юридические нормы, относящиеся к гражданскому праву, свидетельствуют о проведении принципа индивидуальной, а не большесемейной [231] Там же. Ст. 8, 20, 21, 33. С. 121–124 и др. ответственности. Постепенное расширение социальных и имущественно-наследственных прав женщин различных классов также является показателем отмирания пережитков большесемейных отношений уже в XII–XIII вв. (см. гл. III).

Структура индивидуальной семьи в эпоху средневековья и ее внутренняя организация складывались под воздействием развивающегося христианства, и поэтому развитие семейно-брачных отношений и статус женщины в семье регулировались в значительной степени нормами христианской морали [232] «То все суды церковные, даны законом божьим, и князю и бояром, и судьям в те суды не лзе вступатися, не прощено им от закона божия…» (РИБ. Т. VI (9). С. 118). . Основу церковной концепции семьи составлял тезис о святости супружества [233] «Тайна сия велика есть…» (Требник XV в. // РО БАН, Усп. 59, л. 135). В литературе XIX в. велась полемика о месте и роли обычно-правовых норм в системе церковно-государственного семейного права. В ней участвовали этнографы, историки, юристы, теологи. Апологеты богословия представляли христианство «организатором» семьи, создавшим «гармонию семейного быта» (см.: Дубакин Д . Влияние христианства на семейный быт русского общества в период до времени появления «Домостроя». СПб., 1880. С. 2–3; Бердников И. С . Краткий курс церковного права. Казань, 1888. С. 62). С критикой попытки изобразить историю формирования семейно-брачных отношений в религиозно-идеалистическом духе выступила этнограф А. Ефименко, утверждавшая, что, несмотря на старания церковников, народ (крестьянство) относился к браку как к гражданскому акту, лишь освящаемому благословением церкви (см.: Ефименко А . Народные юридические воззрения на брак // Знание. 1874. № 1. С. 29. Критику ее точки зрения см.: Победоносцев К . Курс гражданского права. СПб., 1875. С. 11). В действительности борьба за упрочение религиозного содержания брака была одной из сторон деятельности православных церковников, признававших гражданские обязательства, вытекавшие из светского, договорного характера брака. . При этом сам брак рассматривался как непреодолимое и неизбежное для простого мирянина «зло» («женитва человека обычно зло есть»). «Едино есть бедно избыти в человецех — хотения женьска…» [234] «Пчела» XIV–XV вв. // ЦГАДА, ф. 180, № 658/1170, л. 212 об. — сетовал компилятор «Пчелы». По той же логике для лиц духовных — будь то мужчина или женщина — рекомендовался целибат или же как обязательное условие целомудренная жизнь («целомудрие есть умаление похоти…»). Целомудрие рассматривалось как путь к спасению души [235] «Пчела» XIV–XV вв. // РО ГПБ, F. п. 1, № 44, л. 186; ЦГАДА, ф. 181, № 370 / 820, л. 11; Пролог XIV в. // ЦГАДА, ф. 381, № 155, л. 144 об.; № 162, л. 107; №. 173, л. 210; Сборник XV в. // Гильф. 38, л. 96–98. Ср.: «Не пребывати, яко скоти, в безъвздержании…» (МДРПД. XXI. Ст. 8–11. С. 136–137; XXXV. С. 178). . Таким образом, внедрение нравственных начал в семейную жизнь древнерусского человека исходило из провозглашаемых церковью принципов. В теологической концепции семьи аскеза стала постепенно неким идеалом («пречюдна в девах непорочная чистота…»), доступным лишь избранным [236] Собрание канонов XIV в. // ЦГАДА, ф. 381, № 78, л. 32; П-3. Ст. 58. С. 71. . В первую очередь это относится к агиографическим образам [237] Минея служебная XV в. // РО БАН, 16.14.14, л. 64, 66 об., 241 и др.; Минея в честь великомученицы Евфимии // ЦГАДА, ф. 181, № 589 / 1091, л. 89, 134 об.; Житие Евфросинии полоцкой // ПДРЦУЛ. Вып. 2. № 8. С. 25; ср.: Пролог XIV–XV вв. // ЦГАДА, ф. 381, № 154, л. 138. .

Проблема выбора между целомудрием, девственностью и супружеством была для средневекового человека проблемой соотношения идеала и действительности: «…много убо наипаче почтено есть девство. Брака убо вышши есть, и много честнейши девство, убо неоженившийся вышши есть женившегося». Таков был идеал.

Однако даже сами распространители подобного тезиса оговаривались: «девьственным таковым аще мощно быти», напоминая, что «честен бо брак и ложе нескверно», и ссылались при этом на Священное писание («не токмо не скверно, ино честно ложе») [238] РИБ. Т. VI (1). С. 70; (32). С. 259; МДРПД. VII (а). Ст. 4. С. 45. Следует учесть и норму русского брачного права (неизвестную в Византии), по которой безбрачие светской девушки наказывалось штрафом (см.: Щапов Я. Н . Древнерусские княжеские уставы XIV–XV вв. С. 104). . Исходя из тех же христианских представлений о нравственности, церковники осуждали второй и третий браки, заключенные даже в случае смерти одного из супругов: «Второй брак начало бывает рати и крамоле. Муж бо, за трапезою седя, первую жену вспомянув, прослезится, вторая же взъярится…» [239] РО ГПБ, F. п. 1, № 44, л. 133 об., 187 об. Ср.: РИБ. Т. VI. № 73. С. 595; МДРПД. VII (б). Ст. 21. С. 49. (Какая великолепная бытовая зарисовка, свидетельствующая о чувстве глубокой супружеской любви!)

Черпая обоснование подобных моральных норм в творениях отцов церкви, церковники призывали сохранять верность супругу даже в случае аморальных проступков с его стороны («да спасеши ей и себе…» [240] П-1. Ст. 71. С. 100; Ст. 100. С. 121. ).

Расхождение между проповедью христианского аскетизма вплоть до целибата и признанием святости супружеских уз отражало противоречивость церковной идеологии периода становления и эволюции феодальной формации. Теологам было необходимо, с одной стороны, утверждать идею бренности земного бытия, бессилия человеческой личности («а се грех, еже уповать на ся или иного кого разве бога», «ничтож от человек бысть» [241] МДРПД. VII (а). Ст. 4. С. 45; Маргарит. XV в. // О ГПБ, Кир. — Бел. 112 / 237, л. 5; Требник XV–XVI вв. // РО БАН, Усп. 59, л. 78 об. ), ас другой — подчеркивать значение «земных» дел, в том числе в семейной жизни основной женской роли — рождения «чад», но при подчинении их «главным» ценностям: любви к богу, самоотречению во имя его и т. д. [242] П-4 (1). Ст. 57. С. 71; П-2. Ст. 137. С. 41 и др. Неполноценность женщины выводилась уже из известного библейского сюжета («от мужа взята еси и тът тобою да обладает…» [243] Пролог XIV в. // ЦГАДА, ф. 381, № 173, л. 118 об. ). Власть мужа над женой трактовалась церковниками как закон, соответствующий иерархичности построения сословного государства: «женам глава муж, мужу — князь, а князю — бог». Назидательно-моралистическая литература, облекаясь в одежды то художественного вымысла, то риторики или поучения, то притчи, создавала идейную основу семейной иерархии. «Жене старейшиною быти не даст вещей закон», — читаем в «Пчеле» XIV в. [244] Пролог XIV–XV вв. // ЦГАДА, ф. 381, № 171, л. 195; «Измарагд» XV в. // РО БАН, 13.27, л. 81; «Пчела» XIV–XV вв. // РО ГПБ, F. п. 1, № 44, л. 10 об. Женщина в идеальной супружеской чете, рисуемой церковниками, неизменно была «покоривой», «тихой», «смиренной», «безмолвной» [245] «Меючи жену законную… первее страха божия научи себе послушанию» (П-1. Ст. 98. С. 21. Ср.: Послание Есифа к детем и братии (XI–XV вв.) // Никольский Н. К . Материалы для истории древнерусской духовной письменности // Сб. ОРЯС.Т. 82. СПб., 1907. С. 139 и др.). «Жене красота не злато, но ум и тихость» (П-3. Разд. «А». С. 60). «Жена правдива, и смиренна, и безмолвна — жизнь дому и спасение мужу своему» (П-2. Ст. 168. С. 45; ПДРЦУЛ. Вып. IV. № 60. С. 120; Слово некоего христолюбца (XII–XIII вв.) // Никольский Н. К . Материалы… С. 108–109). . Поучения церковников в этой области были направлены как к женщинам («не супротивляйтеся, жены, мужем своим, но во всем покоряйтеся им, и повинуйтеся, жены, мужии воли»), так и к их супругам («не дай на тя жене глаголити и не попусти ей воли на силу твою наступати»). Важно было не только утвердить в сознании средневекового «мужа» образ идеальной, послушной жены, но и устрашить его обратным примером — тому «наипоследняя хула», «аще кто есть женою обладаем»; «бывают те мужи мягци, безъстудны, бесмыслени, несвободни, раболични, простореци» [246] ПДРЦУЛ. Вып. IV. № 60. С. 119; «Измарагд» XV в. // РО БАН, 13.2.7, л. 83 об., 86; «Пчела» XIV в. // ЦГАДА, ф. 181, № 970 / 820, л. 120; № 370 / 820, л. 121 об.; П-1. Ст. 98. С. 21; РО ГПБ, F. п. 1, № 44, л. 134. .