Вячеслав Шестаков - Русские в британских университетах. Опыт интеллектуальной истории и культурного обмена

Степанов был женат на англичанке Гертруде, которая тоже была художницей, рисовала цветы и выставлялась в Академии в 1805 и 1806 годах. Ее дочь унаследовала профессию матери и также рисовала цветы. Двое сыновей Степанова стали профессиональными художниками, хотя они уже не были связаны с Россией, и от нее у них осталось только несколько экзотическое для Англии имя. Френсис Филип Степанов родился в 1788 году в Лондоне и стал хорошим акварелистом. Его работы «The Poor Relation», «Réconciliation» – были в свое время популярными. В 1841 году он стал членом Королевской Академии художеств. Френсису было поручено изготовление серии костюмов для коронации Георга IV (эти работы сохранились в Кенсингстонском музее). Он также много работал в области книжной иллюстрации. Френсис прожил долгую жизнь и умер в 1860 году.

Старший сын Джеймс родился в 1787 году. Он также учился в Королевской академии художеств, но бросил ее, не окончив курса. Тем не менее, он сделал успешную художественную карьеру. Джеймс был членом Общества акварелистов и одним из основоположников Общества рисунка. Он занимался декорированием Палаты общин и изображением таких важных событий, как выход или коронация королевы. Он иллюстрировал несколько книг, посвященных придворным церемониям. В Йельской коллекции английского искусства Пола Меллона находится картина Джеймса на шекспировскую тему «Фальстаф у волшебного дуба Херна». Умер Джеймс в Бристоле в 1874 году.

Таким образом, вся семья Степановых внесла известный вклад в развитие английского искусства. И это не был единственный случай прямого участия русского художника в художественной жизни Великобритании. Но приезд Степанова в Англию был, очевидно, скорее актом личной инициативы, чем результатом межакадемических контактов.

С Англией связана судьба еще одного семейства художников, на этот раз связанных с садовой архитектурой. Это были Василий Иванович Неелов (1722–1782) и его двое сыновей – Петр и Илья. Их художественная одиссея была связана с эволюцией художественных вкусов Екатерины, которые все более и более устранялись от французского рационализма, подчиняющего природу геометрии, и ориентировались на художественный опыт Англии. Об этом она сама признавалась в письме к Вольтеру в 1772 году: «Я страстно теперь люблю сады в английском вкусе, кривые линии, скаты, пруды в форме озер, архипелаги на твердой земле, и глубоко презираю прямые линии и аллеи с бордюрами. Ненавижу фонтаны, которые мучат воду, давая ей течение, противное ее природе; статуи сосланы в галереи, в передние и т. и.; словом, англомания преобладает в моей плантомании». Екатерина распорядилась разбить английский парк в Царском Селе. Но ее английские увлечения требовали точного знания английской парковой эстетики. Для этого она посылает в Англию Василия Неелова и его старшего сына Петра.

Василий Неелов пробыл в Англии всего шесть месяцев. После этого он возвращается на родину, оставляя в Англии для занятий парковой архитектурой своего сына Петра. Неизвестно, какие английские парки мог посетить Василий Неелов за полгода. Во всяком случае, у него были большие возможности увидеть многое. По возвращению он вспоминает Никитина, инспектора русских студентов в Оксфорде. Это позволяет предположить, что он посещал Оксфорд. И он мог бы увидеть хотя бы парки близ Лондона: Хэмптон-корт, Виндзор или Кью.

По возвращению на родину, Василий Неелов построил в Царском Селе многое в английском стиле, который так нравился Екатерине. В этих начинаниях ему помогал младший сын Илья, который, кончив Академию, стажировался в Риме. Старший же сын Петр влюбился в английскую леди и не собирался возвращаться на родину. Тем не менее, его имя появляется в документах 1794 года, в которых он назначается архитектором в Царское Село.

Таким образом, семья Нееловых сделала многое для изучения опыта английской парковой архитектуры и его использования на русской почве.

Итог русскому восприятию Англии в XVIII веке подводит русский историк H. М. Карамзин. В 1790 году он побывал в Англии, о чем подробно рассказал в «Письмах русского путешественника». Это блестящее описание в стиле путевых очерков, живое, наблюдательное, лишенное традиционного для подобного рода литературы описания бытовых деталей. Карамзин подробно описывает Лондон и совершает поездку вдоль Темзы, посещая королевские владения – дворцы Виндзора, Кью, Хэмптон-корта. Главное, что делает привлекательным описание Англии Карамзиным, – это постоянное стремление оценить английский характер. Быть может, нельзя во всем согласиться с Карамзиным, когда он называет англичан слишком серьезными и даже угрюмыми, и критически относится к британскому чувству юмора, предпочитая его французской «веселости». «Взглядывал и на англичан, которых лица можно разделить на три рода: на угрюмые, добродушные и зверские. Клянусь вам, что нигде не случалось мне видеть стольких последних, как здесь. Я уверился, что Гогард писал с натуры». Это критическое замечание об английском характере не помешало Карамзину высоко оценить английское «просвещение», любовь к родине, уважение к знаниям и образованию. Писатель увидел в Англии много верного и характерного. К сожалению, он не добрался ни до Оксфорда, ни до Кембриджа, поэтому, в отличие от Дашковой, не был знаком с британской системой высшего образования. Тем не менее, его книга – одна из лучших русских описаний путешествия в стиле Grand Tour.

Можно сказать, что в XVIII веке Россия и Британия много узнали друг о друге. Дипломатические отношения, путевые очерки, учеба в университетах позволяли русским лучше узнать культуру Британии и установить с этой страной прочные контакты.

Главным итогом развития русско-английских отношений в XVIII веке можно считать распространение английского языка, который был необходимым ключом для понимания и освоения британской культуры во всем ее многообразии. По этому поводу Энтони Кросс пишет: «Английский язык никогда не был широко распространен в России в XVIII веке и уступал первенство сначала немецкому, а потом, при Екатерине, французскому. Французский язык и культура царили в высшем свете еще долго, но и медленное внедрение английского языка также не лишено интереса и значения… Помимо собственно британской колонии в России, в течение всего столетия главным хранилищем английского языка был русский флот. Морской кадетский корпус сначала в Петербурге, а потом в Кронштадте, был одним из немногих учебных заведений, где преподавали английский язык и в различное время там работали люди, ездившие в Англию. Суворов и Никитин, выпускники Оксфорда, преподавали английский и другие предметы в Кронштадте. В корпусе были и учителя других предметов, посетившие Англию, – Кривов и Четвериков при Елизавете Петровне, Гребенщиков в конце столетия, после Кембриджа. В 90-е годы с Кронштадтом как с оплотом английского языка соперничал Николаев – там кадетов Морской школы учил английскому Суворов… После флотских учреждений единственным крупным центром, где преподавался английский, был Московский университет, и здесь снова преподавание вел русский, побывавший в Англии, – Десницкий. В 1784 году курс английского языка и литературы перешел к англичанину Джону Бейли, который за три года до этого отрабатывал английское произношение Данилы Писчекова, собиравшегося ехать в Эдинбургский университет» [46] Кросс З. У темзских берегов. С. 295–296. .