Андрей Гладышев - 1814 год: «Варвары Севера» имеют честь приветствовать французов

Но даже наполеоновские функционеры не все верили «сказкам», приходящим из России: министр почтовых сообщений М.-Ш. Лавалет даже рассердился, прочитав известие о массовом дезертирстве казаков: «Чтобы казаки покинули армию! Казаки, для которых война — главное удовольствие. Да у них есть все, чтобы в ней победить, и нет ничего, что можно в ней потерять!» [60] Цит. по: Рей М.-П. Французское общество и русская кампания 1812 г. // Новая и новейшая история. 2013. № 2. С. 124.

Кампания 1812 года, как ее называют французы, не добавила, если верить М. Губиной, к образу казака новых существенных черт, главной из которых была нецивилизованная «дикость» внешнего вида: «образ казаков остается в рамках уже известного стереотипа <���…> Примечательно, что даже во время ужасного отступления к этому образу не добавляется существенно новых более жутких и неправдоподобных деталей» [61] Губина М.В. «Война перьев» в 1812 году // Французский ежегодник 2013: «Русская кампания» Наполеона: события, образы, память. М., 2013. С. 196. М. Губина полагала, что «жуткие и неправдоподобные детали» добавятся к образу казака в 1814 г., когда много будут писать о казаках-людоедах. Мы же видели, что молва о каннибалах из России имеет более раннюю датировку. Ср: Губина М.В. Образы противников в восприятии покорителей Европы (1805–1812) // Французский ежегодник. 200-летний юбилей Отечественной войны 1812 года. М., 2012. . Может быть, действительно, принципиально новых черт к образу казака не добавилось: варвары остались варварами, но все же поход в Россию 1812 года дал новую пищу для развития образа казака [62] Слава ведущих партизанские или арьергардные действия казаков в кампанию 1812 г. только возросла, но и цена была заплачена ими не малая: по подсчетам А.В. Венкова, с 1812 по 1814 г. только Донское казачье войско потеряло до трети своего состава. См.: Venkov A.V. Cosaques les pirates domestiqués // Guerre et l’histoire. 2012. N 9. Р. 81. , а сам исход кампании 1812 года сделал русских главными виновниками неудач французского императора [63] Наполеон часто винил в своем поражении 1812 г. казаков: Коленкур писал, что император «все свои затруднения приписывал исключительно помехам со стороны казаков». См.: Сапожников Л. Войско Донское в Отечественной войне 1812 г. М.; СПб., 2012. С. 744. . При этом кто-то ругал казаков [64] Шварценберг как-то нелицеприятно выразился относительно иррегулярных казаков: «Эти организованные бандиты весьма хитры. Они не любят когда огня пехоты слишком много, они ненавидят артиллерию, но когда их 10 на одного, они наглеют». Цит. по: Summerfield S. Op. cit. P. 15. , а кто-то хвалил. Многие французские офицеры, если судить по их мемуарам, все же отдавали должное казакам: «высоко оценивали их качества как солдат и говорили об их неукротимой храбрости. Кроме того, в воспоминаниях не раз проскальзывает восхищение методами боя казаков, их способностью осуществить внезапное нападение. Это восхищение было смешано со страхом и трепетом» [65] См.: Форрест А. Указ. соч. С. 235. Пример положительного отзыва немецких военных о казаках — воспоминания Леопольда Германа Людвига фон Бойна (Boyen), который в 1807 г. состоял прусским делегатом при генерале Тучкове и которому неоднократно приходилось с казаками взаимодействовать. Этот выдающийся штабной офицер писал, что казака не следует судить по меркам армий «цивилизованных наций», такие черты этих «детей природы», как выносливость, энергичность, способность интуитивно ориентироваться на местности, достойны восхищения. В их девственной природе скрыто золотое сердце. См.: Boyen H. von. Mémoires. 2 v. P., 2003. Цит. по: Summerfield S. Op. cit. Р. 8. .

К образу казаков добавили, конечно, негативных интонаций и письма французских военнопленных из России. В частной переписке (в отличие от мемуаров) нападавшие на обозы, курьеров, фуражиров, отставших французов казаки упоминались гораздо чаще, чем другие части российской армии [66] Речь идет именно о письмах, а не о более поздних воспоминаниях. См.: Rey М.-Р. La Russie et les russes dans les écrits des prisonniers de la Grande Armée, une approche comparée // Annales historiques de la Révolution française. 2012. N 3; Промыслов Н.В. Представления о России в письмах участников похода Великой армии 1812 года // Уральский исторический вестник. 2012. № 1 (34). С. 44–53. На казаков жаловались и нижние чины, и французские генералы. . После 1812 г. уже не пущенные кем-то слухи, а рассказы очевидцев, вырвавшихся из рук смерти, вернувшихся из заснеженных просторов России, живописали почти инфернальную картину. Рассказы тех, кто вернулся из России, «только подкрепили образ русского азиатского варварства» [67] Рей М.-П. Царь в Париже… С. 8. .

По воспоминаниям участников кампании 1812 г., казаки были олицетворением варварства, якобы даже русские помещики боялись казаков больше, чем французов [68] По крайней мере, так будет утверждать в своих мемуарах Р. Вьейо. Vieillot R. Souvenirs d’un prisonnier en Russie pendent les années 1812–1813 — 1814. Luneray, 1996. Р. 102. . Французские мемуаристы постоянно называли казаков потомками скифов, отмечали их дикость, жадность и жестокость. Сержант Бургонь так описывает внешний облик казака: «Этот человек был безобразен: плечи как у Геркулеса, косые глаза, глубоко сидящие под нависшим лбом. Его волосы и борода, рыжие и густые как конская грива, придавали его физиономии дикий вид» [69] Bourgogne A.J.B. Mémoires du sergent Bourgogne. 1812–1813. Р., 1910. Р. 149. . Доктор Р. Фор опубликовал в 1821 г. свои воспоминания, в которых упоминает один эпизод, как в октябре 1812 г. казаки, конвоировавшие французских пленных, кололи последних пиками, проверяя, не притворяются ли они мертвыми. Объясняет он такое поведение особенностями климата, влиявшего на физиологию казаков [70] Faure R. Souvenirs de Nord. Ou la Guerre, la Russie, et les Russes ou l’esclavage. Р., 1821. Р. 69–70, 105. Цит. по: Hantraye J . Les Cosaques aux Champs-Elysées… Р. 219. . Другой мемуарист подытоживает: «Картина России и ее обитателей — самая печальная из всех, что можно увидеть». Ж. Антре называет такие мемуары «эхом» тех переживаний, что испытывали их авторы в 1812 г., и предполагает, что аналогичные рассказы как раз и слышали французские обыватели от вернувшихся из России военных [71] Hantraye J. Les Cosaques aux Champs-Elysées… Р. 219. Изучением отражений кампании 1812 г. во французской литературе XIX в. занималась Ш. Краусс, которая пришла к выводу, что Россия в большинстве случаев рисуется «на стороне зла»: в ее описании преобладают негативные детали (например, в образе казака). См.: Krauss Ch. Op. cit. P. 79. .

Даже благосклонная к России мадам де Сталь нагоняла страху на читателей. Вот каким увидела она в 1812 г. нерегулярные казачьи части на одной из станций в России: «Казаки, не дожидаясь приказа и не получив мундиров, шли на войну в серых одеяниях с широкими капюшонами, с длинными пиками в руках. Я совсем иначе представляла себе казаков. Живут они, как я и думала, за Днепром, ведут независимый образ жизни на манер дикарей, однако во время войны беспрекословно исполняют приказы командиров. Обычно самыми грозными кажутся воины, облаченные в яркие мундиры. Тусклые тона казацкого платья внушают страх совсем иного рода: кажется, будто в бой идут призраки» [72] Сталь Ж. de. Десять лет в изгнании, М., 2003. С. 205. .