Александр Афанасьев - Империя, которую мы потеряли. Книга 2

Любое правительство в условиях войны не могло не предпринимать превентивных мер против крупной этнической общины, кровно и духовно связанной с противником. Наряду с чисткой государственных ведомств от «германского элемента» важнейшей такой мерой стали законы о ликвидации немецкого землевладения в России (1915): немцы-землевладельцы должны были продать свои земли с торгов. Но поразительна малая эффективность этого закона. Во-первых, в ряде западных губерний ликвидационные мероприятия не проводились вовсе, так как там шли военные действия и эвакуация населения. Во-вторых, по непонятной причине были совершенно забыты Курляндия, Поволжье и почти вся азиатская часть страны. Но и даже в тех 29 губерниях и областях Европейской России, где ликвидация все же осуществлялась, дело делалось чрезвычайно вяло. Из 33 897 владений, внесенных в ликвидационные списки, общей площадью 2 млн 739 тыс. 464 десятин к 1 января 1917 было окончательно отчуждено 1774 владений общей площадью 406 485 десятин (то есть приблизительно одна седьмая запланированного). Причем к 1917 г. процесс отчуждения «фактически остановился» (И. Г. Соболев).

То же самое наблюдалось и в деле борьбы с «германизмом» в торгово-промышленной сфере: из 611 акционерных обществ, принадлежавших германскому или австрийскому капиталу, решение о ликвидации было принято только по 96, из них 62 сумели ее избежать (по другим данным, в списки внесли 712 акционерных обществ, к июлю 1916 г. постановили ликвидировать 91 из них). Это притом, что в 1915 г. в России насчитывалось 2941 частное предприятие, частично или полностью принадлежавшее германским или австрийским подданным.

…

Нельзя не согласиться с мнением современного историка о том, что нерешенность «немецкого вопроса» стала «одной из причин Февральской революции, в ходе которой большое значение имела антинемецкая риторика»(С. В. Куликов). Последнюю активно использовали оппозиционные самодержавию (и союзные между собой) группировки: придворная, во главе с великим князем Николаем Николаевичем (начальник его штаба генерал Н. Н. Янушкевич, главноуправляющий землеустройства и земледелия А. В. Кривошеин и др.) и политически-промышленная во главе с А. И. Гучковым, который контролировал значительную часть «немцеедской» прессы («Голос Москвы» и отчасти «Новое время» и «Вечернее время»).

Но, конечно, одними провокациями оппозиционеров массовую низовую германофобию, особенно агрессивно выплеснувшуюся во время немецкого погрома в Москве в мае 1915 г. (погибло пять лиц «австро-немецкой национальности», четверо из них — женщины, и 12 погромщиков — в результате стрельбы, открытой войсками), не объяснишь. Совершенно очевидно, что немцы стали лишь временным громоотводом для стремительно растущего народного недовольства всей социально-политической системой императорской России, и в первую очередь ее властной верхушкой. Военные поражения, рост цен, ухудшение продовольственного положения быстро радикализировали настроения низших социальных слоев. Но язык для выражения народного недовольства явно заимствовался из словаря элитного «немцеедства».

Одним из лозунгов Февраля был: «Долой правительство! Долой немку [то есть императрицу]и» В его первые дни происходили массовые расправы солдат с офицерами, носившими немецкие фамилии. В письмах того времени февральские события нередко объяснялись как свержение «немецкого засилья»: один солдат поздравлял своего адресата с «новым Русским, а не с немецким правительством Штюрмеров, Фредериксов, Шнейдеров» и поясняет, что «никто за старое правительство не стоял из солдат, все перешли на сторону нового». Типичным для революционных акций была фраза: « Везде правили нами немцы, но теперь не то ».

Можно сказать, что русский дворянский «антинемецкий» дискурс, наконец-то «овладел массами». Давняя мечта дворян-националистов, подхваченная националистами из промышленного класса и интеллигенции, сбылась: «немецкая партия» была отстранена от участия во власти. Но это стало возможным только после падения самодержавия…

Когда говорят, что столкновение России и Германии в двадцатом веке, закончившееся двумя мировыми войнами — спровоцировали англичане… это так и не так одновременно. Естественно, современный «глобальный мир» формировался уже тогда, если бы не мировая война, современный вариант глобализма сформировался бы уже в конце двадцатых годов, и Россия — была в этой игре одним из главных призов. В ней уже тогда произошел сильнейший раскол между прогерманской партией дворянства, к которой по видимости принадлежал и сам монарх, и пробританской партией «третьего сословья», в которую вступали такие люди как Гучков и Коновалов, англофилы настолько, что это было уже неприлично. Вопросы стояли стратегические, например — разделение властей между законодательной и исполнительной властями: в немецкой модели кайзер имеет огромные полномочия, в британской — монарх царствует, но не правит. Вероятно, если бы не революция — Россия пришла бы к германской модели, она уже вплотную к ней подошла — но общество хотело модели британской. Впервые за все время существования России, противостоящие друг другу общество и власть — получили не только четкое видение желаемого будущего, желаемого проекта модернизации — но и весомую поддержку извне. Да еще вдобавок к этому — в отличие от Великобритании — русское общество оказалось сильно заражено вирусом французской революции (практически все образованное общество свободно владело французским и могло читать французскую литературу, которую понятно, никто не цензурировал), с ее тезисом, что у демократии нет врагов слева. Потом оказалось, что есть, да было уже поздно, а в Германии приняли прямо противоположный тезис — у демократии нет врагов справа. И тоже проиграли…

Но вопрос «немцеедства» элитных кругов (прежде всего московских) — это не только и не столько вопрос строительства нации или эмансипации. Я если честно — человек крайне цинический, и в высокое верю редко и мало. Обычно — за высокими словами о нации — кроется банальное желание хапнуть или сокрыть уже нахапанное. Думаете, в России начала двадцатого века было как то иначе? Спешу вас обрадовать — именно так все и было.

Полагаю, что нижеследующая информация поможет понять, почему именно московско-старообрядческие круги упорно разжигали антинемецкую истерию и почему именно в Москве в 1915 году произошёл немецкий погром.

Чинарова Катерина Обозреватель журнала "Управление компанией"

Известность "хлопкового короля" — обрусевшего немца из Бремена Людвига Кнопа — была настолько поразительной, что даже вошла в поговорку: "Где церковь, там и поп, где казарма, там и клоп, а где фабрика — там Кноп". Действительно, за годы своей бурной деятельности предприниматель построил и принимал участие в строительстве более чем 122 фабрик; среди них известные мануфактуры Морозовых, Хлудовых, Коншина, Якунчикова. Влияние Л. Кнопа на хлопчатобумажную отрасль было огромно: в короткие сроки он стал монополистом на этом рынке (не только эксклюзивным, как выразились бы сегодня, поставщиком английских текстильных машин, но и владельцем крупнейшего производства — Кренгольмской мануфактуры близ Нарвы). Талантливый дипломат, умевший использовать преимущества ситуации, Кноп несколько лет подряд устанавливал цены на самом "национальном" и лакомом в России текстильном рынке. По сути, он поднял русскую хлопчатобумажную промышленность и спас ее от главной беды — нехватки капиталов.