Александр Афанасьев - Империя, которую мы потеряли. Книга 1

В Петрограде, в отличие от многих других городов, самые криминальные районы располагались не на окраинах, а в центре города, они были связаны с рынками и большими доходными домами, полностью контролируемыми криминалом. Опасное соседство правительственных учреждений и криминала ещё сильнее осложняло задачу по наведению порядка в городе.

К 1917 году 2/3 жителей Петрограда родились не в Петрограде. 80 процентов населения — относились к низшим слоям — рабочие, подёнщики, интеллигенты. Так если в 1869 году в городе проживало 215 тысяч крестьян обоего пола, то в 1910 году — уже 1,3 миллиона. Численность крестьян в городе увеличилась вдвое, с 32 % до 68 % от общего населения города.

Петербург, а потом и Петроград, были едва ли не самой опасной столицей Европы в криминальном отношении, причем рост преступности значительно опережал рост населения города. Так в 1900 году в Петербурге обвинялось в убийстве 227 человек, а в 1910 году уже 794. В разбое в 1900 году обвинялись 427 человек, в 1910 году — 1325 человек. За десять лет число хулиганов выросло в четыре раза. Хулиган был даже внешне похож на нынешнего гопника — штаны заправленные в резиновые сапоги, кепка, папироска… Город лидировал и в пьянстве — так в полиции в нетрезвом состоянии в год попадал каждый двадцать третий петербуржец, в то время как в Берлине — один человек из трехсот пятнадцати. Значительная часть всех преступлений совершалась в нетрезвом состоянии.

В городе был крупный экспортный порт и множество заводов, столица давала 12 % индустриальной продукции России, в том числе 70 % электроэнергетических изделий, 50 % химической продукции, 25 % машин, 17 % текстиля. Все это дополняло социогенную и криминогенную обстановку: в городе было полно людей, готовых на всё. В начале ХХ века стал складываться доселе неведомый, опасный в социальном и криминальном отношении тип русского промышленного рабочего.

Если брать обстановку второй половины XIX века, то большую часть крестьянского и рабочего населения Петербурга составляли ремесленники и специалисты сферы услуг. Они попадали в город в молодом возрасте, часто еще детьми, и отдавались «в учение» людям, которые чаще всего были из той же местности и даже того же села. Во время учения они не получали денег, работая за еду и угол (при этом, еда чаще всего была намного сытнее, чем в деревне, включая в себя каждый день мясное блюдо), и только по прохождении обучения начинали «расти». Это были самые разные профессии — половые, извозчики, строители, плотники, шляпники и портные. Но все они работали по одной и той же схеме. Существовала региональная специализация, когда тем или иным промыслом занимались крестьяне — отходники из нескольких уездов одной губернии, профессия была для них привычной, обучать ее секретам начинали еще в деревне. При попадании в город мальчик не оставался один, он попадал в артель, где все свои, где существовали кассы взаимопомощи, где устанавливались правила жизни и работы в городе. Хозяин чаще всего был тоже свой. Понятное дело, что никакие забастовки были невозможны — при проявлении недовольства или неспособности освоить профессию, человек возвращался в деревню с клеймом «питерской выбраковки», где подвергался презрению соседей. Но при этом существовал и социальный лифт. Практически все содержатели трактиров, гостиниц, погребов, где продают спиртное на вынос, старших артелей у извозчиков и строителей — прошли тот же путь, что и все, они попали в город мальчиками, но при этом оказались сметливее и удачливее и разбогатели. Они же не теряли связи и с деревней — отправляя туда деньги, помогая выстроить школу или церковь, забирая из деревни мальчиков в обучение. Некоторые сёла, специализируясь на промыслах, были столь богатыми, что еще до 1914 года обращались в Министерство народного просвещения, с просьбой открыть в селе гимназию, с содержанием за счет средств селян. До войны для «обчества» уже нормой было открыть на родине специализированное училище, в городе иметь кассу взаимопомощи, благотворительную столовую, дом с дешёвыми квартирами для своих. Особенно преуспели в этом ярославцы.

Завод разрушал социальные лифты и приемы социализации, выработанные до этого ремесленниками. Если мальчик на побегушках мог стать хозяином трактира и иногда становился — то рабочий никогда не мог стать хозяином завода, и часто он не мог стать даже мастером, мастеров специально назначали чужих. Администрация завода — постоянно боролась со спайкой рабочих — бывших крестьян, нанимая для них чужих мастеров. Потому что если мастер был свой — то он немедленно нанимал своих же, и они вместе, пользуясь спайкой, начинали обманывать и обворовывать уже администрацию завода. Мастера обращались с рабочими грубо, с матом, а то и зуботычинами — все левые газеты были полны историй о том, как мастер обругал рабочих или рабочие избили мастера. Истории эти поражают своей наивностью. Так, поводом для драки с мастером могло стать грубое слово — это сейчас у нас матом разговаривают и в ответ на грубое слово просто выругаются про себя — а тогда в деревне даже «зелёна муха» считалось грубым выражением. В другом случае мастер обвинил рабочего в краже, видимо облыжно, тот покончил с собой (!!!), а другие рабочие вышли на забастовку, закончившуюся столкновениями с полицией. Практически во всех требованиях забастовщиков — встречается требование к администрации обращаться к рабочим на «вы».

В условиях отсутствия профсоюзов средством борьбы оставалось насилие.

Мы, молодежь, били старших. Рабочие били мастеров, купали их в одежде в речке Ижора. При непорядке в заводской лавке разбивали стекла, били уполномоченных, устраивали обструкцию, бросая на трибуну стулья. Вмешивался полицейский — били и его…

Драка с мастером стала нормой, раздражавшего рабочих мастера избивали и вывозили в тачке за ворота. Изначально нужда в рабочих руках была так велика, что рабочего, подравшегося с мастером, готовы были принять на другом заводе. Но постепенно был составлен список рабочих, которые дерутся с мастерами и устраивают забастовки, он распространялся по всем администрациям заводов. Рабочие, попавшие в черный список, больше не могли найти работу, но оставались в городе, переходя в криминал. Во время 1914–1917 года они все окажутся либо в армии, либо на заводах, когда ввиду нехватки рабочих рук и взятия под казну многих заводов — принимали всех. И в армии и на заводах — они окажутся первыми баламутами.

Жестокость этих баламутов, и совершаемые ими проделки — назывались тогда хулиганством, но по сегодняшним меркам скорее являются бандитизмом. Изнасилования, грабежи и убийства пьяных — становятся нормой. По ночам одинокой девушке становится страшно пройти даже по центральным улицам города. Хозяевами города становятся Рощинские, Гайдовские, Железноводские, Васинские. Незадолго до революции один из старых хулиганов выступил с осуждением творящихся нравов — мол, раньше мы не резали первого встречного и не использовали любимых как проституток…