Александр Афанасьев - Империя, которую мы потеряли. Книга 1

Экспроприация и изгнание из деревни части сельского населения не только высвобождает для промышленного капитала рабочих, их жизненные средства, материал их труда, но и создает внутренний рынок…

Первый идейный конфликт Маркса и Герцена состоялся из-за брошюры Маркса "Классовая борьба во Франции". В свою очередь, события 1848 года во Франции описал и Герцен ("С того берега"), бывший их свидетелем.

В чем они были схожи — это в разочаровании в демократии. В демократии оба увидели одновременно и склонность к разрушению, и готовность демократических политиков бросить народ на полпути, предоставив ему выкручиваться самому. Но вот дальше — выводы были разные.

Герцен обвинял демократов в том, что они, получив власть с помощью народа, тут же забыли о его нуждах. Он задумался о том, а оправданно ли была массово пролита кровь, и может стоило найти «слова любви и примирения». При этом Герцен четко описал произошедшую кровавую бойню и ничтожный ее результат.

Маркс в своей работе не только не ставит вопрос о примирении, но утверждает, что разрешить конфликт труда и капитала может только гражданская война. При этом идеальное положение по Марксу — диктатура пролетариата. Герцен же написал:

— Не будет миру свободы, пока все религиозное, политическое не превратится в человеческое, простое, подлежащее критике и отрицанию.

— Свобода лица — величайшее дело. На ней, и только на ней, может вырасти действительная воля народа.

Обратите внимание, насколько расходятся Маркс и Герцен.

Для Герцена революционная война — катастрофа, чреватая тяжелейшими последствиями. Он — первый революционный мыслитель, поставивший вопрос о кровавых издержках революции, о разрушении социума. Революция для Герцена — это хаос, истребление нации, выпадение ее на десятки лет из нормального, естественного развития. Насилие, неизбежно порождающее новое насилие.

Герцен в своей книге предупреждает, что революция может довести общество до крайних последствий, что вызовет новый протест революционного меньшинства и необходимость еще одной революции, нового витка насилия. Он пишет: «Неужели будущая форма жизни вместо прогресса должна водвориться ночью варварства, должна окупиться утратами?»

Маркс же указывал, что революция должна была породить контрреволюцию, в борьбе с которой партия переворота только и вырастет в подлинно революционную партию. Это опять — к необходимости гражданской войны. По Марксу это ОБЯЗАТЕЛЬНАЯ стадия исторического процесса, получается.

И посмотрите, насколько прозорлив в своей книге Герцен.

Но у Герцена есть еще более зловещие пророчества.

В отличие от Маркса — Герцен не только проанализировал поражение рабочего класса в 1848 году — но и имел мужество признать его неизбежным. Он сделал вывод о том, что быть готовым к революции — еще не значит быть готовым к свободе, к социальным преобразованиям. Причина того что рабочие могут сражаться, но не могут добиться реальных преобразований, в том, что рабочие являются частью того же старого общества, что и буржуазия, заражены его пороками и предрассудками. И уже в силу этого они не могут стать творцами нового строя.

В этом Герцен снова принципиально разошелся с Марксом — он не верил в историческую миссию класса-гегемона. Не испытывал иллюзий по поводу рабочего и предлагал обратить внимание на русское крестьянство и общину.

Это вызвало конфликт. В 1854 году Энгельс пишет в ответ на требование Герцена предоставить независимость славянам Австро-Венгрии.

На сентиментальные фразы о братстве, обращаемые к нам от имени самых контрреволюционных наций Европы, мы отвечаем: ненависть к русским была и продолжает еще быть у немцев их первой революционной страстью, со времени революции к этому прибавилась ненависть к чехам и хорватам, и только при помощи самого решительного терроризма против этих славянских народов можем мы совместно с поляками и мадьярами оградить революцию от опасности. Мы знаем теперь, где сконцентрированы враги революции: в России и в славянских областях Австрии; и никакие фразы и указания на неопределенное демократическое будущее этих стран не помешают нам относиться к нашим врагам, как к врагам …

В декабре 1854 г. Энгельс пишет труд, названный «Германцы и славяне». Он не был закончен Сохранились две части — «Германия и панславизм» и «Панславизм», обе русофобские и антигерценовские.

Давайте почитаем.

Германия и Панславизм

Из достоверных источников сообщают, что нынешний император России обратился к некиим дворам с телеграммой, в которой, между прочим, говорится:

«В тот момент, когда Австрия окончательно свяжет себя с. Западом или предпримет какой-нибудь открыто враждебный акт против Россия, Александр II лично станет во главе панславистского движения и сменит нынешний свой титул императора Всероссийского на титул императора всех славян» (?).

Это заявление Александра, если оно аутентично, является первым откровенным высказыванием с начала войны. Это первый шаг к тому, чтобы придать войне европейский характер, который до сих пор лишь угадывался за всякого рода отговорками и предлогами, протоколами и договорами, параграфами из Ваттеля и цитатами из Пуфендорфа. Вопрос о независимости, даже о существовании Турции отодвигается тем самым на задний план. Теперь вопрос стоит уже не о том, кто будет править в Константинополе, а о том, кто будет господствовать над всей Европой. Славяне, давно раздираемые внутренними распрями, оттесненные к востоку немцами, покоренные частично немцами, турками и венграми, незаметно вновь объединяя после 1815 г. отдельные свои ветви, путем постепенного распространения панславизма, впервые заявляют теперь о своем единстве и тем самым объявляют смертельную войну романо-кельтским и германским народам, которые до сих пор господствовали в Европе. Панславизм — это не только движение за национальную независимость; это — движение, которое стремится свести на нет то, что было создано историей за тысячелетие; движение, которое не может достигнуть своей цели, не стерев с карты Европы Турцию, Венгрию и половину Германии, а добившись этого результата, не сможет обеспечить своего будущего иначе, как путем покорения Европы. Панславизм из символа веры превратился теперь в политическую программу, имея 800000 штыков в своем распоряжении. Он ставит Европу перед альтернативой: либо покорение ее славянами, либо разрушение навсегда центра его наступательной силы — России.

То есть, вопрос уничтожения России ставился уже тогда и ставился теми, чьи портреты носили потом на демонстрациях идиоты.

Что интересно — в своих русофобских штудиях Энгельс обвиняет Герцена в намерении создать панславистское государство со столицей в Константинополе (сам Герцен никогда не предлагал такого), а в его работах находит «явное невежество, ошибки, беззастенчивую чванливость и плагиаты». При этом, он не приводит ни одного доказательства, вся работа по сути состоит из ругательств.