Ричард Вайнен - Долгий '68: Радикальный протест и его враги

Иногда между студентами-радикалами и профессорами возникала настоящая симпатия. Китаист и историк науки Джозеф Нидэм получил магистерскую степень в одном из самых консервативных кембриджских колледжей, но это не мешало ему состоять в объединении «Социалисты в высшем образовании» (Socialists in Higher Education), участники которого стремились к «критической дестабилизации системы» 36. Родившийся в 1933 году Антонио Негри, профессор социологии в Болонском университете, был лидером радикальной марксистской группы «Борьба продолжается» (Lotta Continua). Позже его привлекали к ответственности в качестве идейного вдохновителя террористических атак «Красных бригад»; кроме того, итальянские власти обличили его как наиболее видного из «дурных педагогов» — само появление подобного термина говорило о том, что некоторые итальянские студенты слишком внимательно прислушивались к своим профессорам. Кому-то из ученых приходилось вести двойную жизнь, стирающую границы между академическим авторитетом и студенческим восстанием. Джона Раскин ночами участвовал в студенческой оккупации Колумбийского университета, но в дневное время возвращался в свой Университет Стоуни-Брук, чтобы провести собственные занятия. Он был доктором Раскином для студентов, Джоной — для коллег и «Джомо» — для читателей его статей в подпольной прессе 37.

Как бы то ни было, распространение высшего образования в послевоенный период размыло границы между педагогами и студентами. Частично это было обусловлено тем, что экспансия университетов сопровождалась увеличением доли молодежи в профессорско-преподавательском составе. При этом, правда, даже среди ученых примерно одного возраста сохранялись строгие различия, проистекавшие из того, насколько быстро каждый из них поднимался по академической лестнице. Родившийся в 1929 году Барри Саппл в 1968-м был заместителем проректора Сассекского университета и отвечал за сдерживание студенческих протестов. Стюарт Холл, который был на три года моложе Саппла, занимал более низкую позицию, считаясь, однако, наиболее видным ученым из числа тех, кто поддержал протесты британских студентов. В Соединенных Штатах преподавательская профессия подразделялась на тех, кто занимал постоянную позицию (tenure), и тех, кто ее не имел. Во Франции, Германии и Италии от молодых научных сотрудников, зачастую работавших по временным контрактам, ожидалась нарочитая демонстрация уважения к профессорам, которые управляли их карьерным продвижением. Количество таких молодых сотрудников увеличивалось по мере расширения университетов в 1960-е годы, причем наибольший прирост наблюдался в специальностях, которые, подобно социологии, развивались быстрее остальных. Иначе говоря, 1968-й в равной степени был бунтом не только студентов против своих преподавателей, но и ассистентов против своих профессоров.

Противники студенческих протестов нередко видели в них разгул дикого мещанства, угрожающий как самой учености, так и академическому авторитету. Десакрализация книги была важнейшей составляющей 68-го. Гвидо Виале, харизматичная фигура среди левого студенчества Турина, говорил, что книги «столь же плохи, как и профессора» 38. Страх того, что университетские библиотеки могут пострадать от беспорядков, для некоторых ученых превратился в навязчивую идею: например, Дэвид Ландес из Гарвардского университета говорил, что готов стрелять в студентов, если они все-таки атакуют библиотеки 39.

И тем не менее студенты-радикалы иногда демонстрировали трогательную привязанность к писаному слову. Члены одной датской коммуны признавались в том, что книги являются для них той формой частной собственности, от которой очень трудно отказаться 40. На протяжении нескольких лет после отчисления из университета политический активист и лидер лондонского сквота Фил Коэн находил уединение в читальном зале Британского музея, а в качестве подзаголовка к своим мемуарам он выбрал слова «Библиофил-радикал». Подбирая потенциальных рекрутов для организации «Студенты за демократическое общество», Джордж Броси из Карлтон-колледжа в Миннесоте проверял библиотечные формуляры: он знал, что определенные книги читают в основном люди с левыми взглядами 41. В 68-м само право доступа в библиотеки иногда превращалось в политическое требование. Студенты Трентского университета в Италии хотели получить от администрации «библиотеку в американском стиле… по максимуму реализующую отношения человека и книги: никаких посредников, все книги на открытых стеллажах и на расстоянии вытянутой руки» 42.

Бывало и так, что в 68-м ученые испытывали удивлявшее самих их ощущение обновления — своеобразное второе дыхание. Дидье Анзье из университета в Нантере писал: «Мои студенты чувствовали, что я, погруженный в рутину, не слишком интересуюсь ими. Им надоела моя скука, а я изнемогал от того, что скучали они. Но в то время [в период майского восстания 1968 года] университет вновь заинтересовал меня» 43. Даже Барри Саппл, стоявший на страже порядка в Сассекском университете, признавал, что получал заряд энтузиазма от той драмы, которая разворачивалась у него на глазах.

Несмотря на используемую студентами зловещую риторику, бóльшую часть их требований университеты вполне могли удовлетворить. И действительно, студенческие протесты зачастую озарялись неожиданными вспышками консенсуса. В Нантере студенты-радикалы вошли в состав комиссий, созданных для обсуждения назревших перемен в преподавании. При этом даже самые решительные новшества 68-го оборачивались порой вполне умеренными результатами. Эдгар Фор, хитроумный политик-центрист, который стал министром образования после майских событий во Франции, помог создать новый университетский кампус в Венсене, который располагался в блочных корпусах и открылся в 1969 году. Это место стало настоящим интеллектуальным домом для радикальных мыслителей — таких, как Мишель Фуко. Кроме того, здесь принимали студентов, у которых отсутствовали общепринятые квалификации. Как, вероятно, и ожидал Фор, в долгосрочной перспективе страсти улеглись даже здесь — отчасти из-за того, что в этом парижском университете учились относительно взрослые студенты из рабочих семей, ожидания которых от приобретения образования оказались весьма стандартными 44.

Несмотря на то что некоторые студенты в ходе протестов 68-го или после них покинули университеты ради того, чтобы устроиться на заводы, стать профессиональными активистами или даже уйти в подполье, гораздо больше было тех, кто остался на студенческой скамье или вернулся в свои вузы позднее. В 2006 году Том Хайден наконец-то опубликовал свою магистерскую диссертацию, которую начал писать в начале 1960-х 45. Гвидо Виале, который в 1968 году призывал к уничтожению книг, стал, подобно другим, социологом. Исследование, посвященное американским радикалам 1960-х, свидетельствует, что через тридцать лет 17 % из проанализированной выборки оказались профессорами 46. Изучавший радикалов 1960-х годов и симпатизировавший им Дик Флакс, который до начала социологической карьеры сам был членом организации «Студенты за демократическое общество», приходит к следующему выводу: «Академия сделалась одной из немногих институциональных площадок, где бывшие студенческие активисты могли рассчитывать на какие-то перспективы роста и экономическую стабильность, в то же время не чувствуя необходимости жертвовать своими убеждениями» 47.