Ричард Вайнен - Долгий '68: Радикальный протест и его враги [калибрятина]

И тем не менее студенты-радикалы иногда демонстрировали трогательную привязанность к писаному слову. Члены одной датской коммуны признавались в том, что книги являются для них той формой частной собственности, от которой очень трудно отказаться 40. На протяжении нескольких лет после отчисления из университета политический активист и лидер лондонского сквота Фил Коэн находил уединение в читальном зале Британского музея, а в качестве подзаголовка к своим мемуарам он выбрал слова «Библиофил-радикал». Подбирая потенциальных рекрутов для организации «Студенты за демократическое общество», Джордж Броси из Карлтон-колледжа в Миннесоте проверял библиотечные формуляры: он знал, что определенные книги читают в основном люди с левыми взглядами 41. В 68-м само право доступа в библиотеки иногда превращалось в политическое требование. Студенты Трентского университета в Италии хотели получить от администрации «библиотеку в американском стиле… по максимуму реализующую отношения человека и книги: никаких посредников, все книги на открытых стеллажах и на расстоянии вытянутой руки» 42.

Бывало и так, что в 68-м ученые испытывали удивлявшее самих их ощущение обновления — своеобразное второе дыхание. Дидье Анзье из университета в Нантере писал: «Мои студенты чувствовали, что я, погруженный в рутину, не слишком интересуюсь ими. Им надоела моя скука, а я изнемогал от того, что скучали они. Но в то время [в период майского восстания 1968 года] университет вновь заинтересовал меня» 43. Даже Барри Саппл, стоявший на страже порядка в Сассекском университете, признавал, что получал заряд энтузиазма от той драмы, которая разворачивалась у него на глазах.

Несмотря на используемую студентами зловещую риторику, бóльшую часть их требований университеты вполне могли удовлетворить. И действительно, студенческие протесты зачастую озарялись неожиданными вспышками консенсуса. В Нантере студенты-радикалы вошли в состав комиссий, созданных для обсуждения назревших перемен в преподавании. При этом даже самые решительные новшества 68-го оборачивались порой вполне умеренными результатами. Эдгар Фор, хитроумный политик-центрист, который стал министром образования после майских событий во Франции, помог создать новый университетский кампус в Венсене, который располагался в блочных корпусах и открылся в 1969 году. Это место стало настоящим интеллектуальным домом для радикальных мыслителей — таких, как Мишель Фуко. Кроме того, здесь принимали студентов, у которых отсутствовали общепринятые квалификации. Как, вероятно, и ожидал Фор, в долгосрочной перспективе страсти улеглись даже здесь — отчасти из-за того, что в этом парижском университете учились относительно взрослые студенты из рабочих семей, ожидания которых от приобретения образования оказались весьма стандартными 44.

Несмотря на то что некоторые студенты в ходе протестов 68-го или после них покинули университеты ради того, чтобы устроиться на заводы, стать профессиональными активистами или даже уйти в подполье, гораздо больше было тех, кто остался на студенческой скамье или вернулся в свои вузы позднее. В 2006 году Том Хайден наконец-то опубликовал свою магистерскую диссертацию, которую начал писать в начале 1960-х 45. Гвидо Виале, который в 1968 году призывал к уничтожению книг, стал, подобно другим, социологом. Исследование, посвященное американским радикалам 1960-х, свидетельствует, что через тридцать лет 17% из проанализированной выборки оказались профессорами 46. Изучавший радикалов 1960-х годов и симпатизировавший им Дик Флакс, который до начала социологической карьеры сам был членом организации «Студенты за демократическое общество», приходит к следующему выводу: «Академия сделалась одной из немногих институциональных площадок, где бывшие студенческие активисты могли рассчитывать на какие-то перспективы роста и экономическую стабильность, в то же время не чувствуя необходимости жертвовать своими убеждениями» 47.

Глава 4 Соединенные Штаты Америки

Линдон Джонсон (который вскоре станет ненавистным для радикальных левых) с Робертом Кеннеди (которым вскоре некоторые левые начнут восхищаться)

Соединенные Штаты сыграли в «долгом 68-м» решающую роль. Внешняя политика американского правительства — особенно в Индокитае — вызывала ненависть по всему миру, но одновременно Америка задавала тон для протестных движений в западных странах. Важное значение в этом имел временнóй фактор. Те разновидности протестных движений, которые стали столь привычными к концу 1960-х годов, в США нередко появлялись на несколько лет раньше — произрастая, например, из движения за гражданские права. Тем не менее к концу 1960-х и особенно в самом 1968-м веру в Америку утратили как радикалы, так и охранители.

Некоторые американцы вспоминают о 1968 годе как о каком-то физическом недуге. Государственный секретарь Дин Раск рассказывал, что весь год провел «как в тумане», выживая на аспирине, виски и сигаретах 1. Журналистка и писательница Джоан Дидион писала: «[Сейчас, когда прошло время,] приступы головокружения и тошноты вовсе не кажутся мне неподходящей реакцией на лето 1968-го» 2. Политик-демократ и общественный деятель Дэниэл Патрик Мойнихэн был тогда уверен, что страна подошла к грани «нервного срыва» 3. В свою очередь, люди, находившиеся у власти, чувствовали себя в настоящих тисках: с одной стороны на них давили военные неудачи на вьетнамских фронтах, а с другой стороны — политические проблемы, создаваемые антивоенным сопротивлением в самой Америке и за рубежом. Линдон Джонсон, который не отличался чуткостью в отношении подчиненных, всерьез опасался того, что его министр обороны Роберт Макнамара покончит с собой 4.

Но и выступавшие против правительства, как правило, чувствовали себя не лучше. Отчасти это было связано с тем, что год закончился избранием Ричарда Никсона, к которому либеральные американцы испытывали крайнюю антипатию. Правление Никсона было отмечено эскалацией агрессии в Индокитае, пусть даже сопровождавшейся постепенным осознанием того, что Соединенным Штатам придется в конечном счете отступить, а также грязью Уотергейта. Более того, некоторые студенческие активисты полагали, что в 1968-м радикальные настроения начала 1960-х выродились в насилие, ожесточенные внутренние распри и новую одержимость идеологической ортодоксией. Джеймс Миллер, член организации «Студенты за демократическое общество» (СДО), писал, что «к концу десятилетия движение рухнуло… оставив после себя рассеивающееся облако слезоточивого газа, наркотиков и псевдомарксистского жаргона» 5. Один из товарищей Миллера по СДО также признавал, что конец 1960-х для многих стал «комнатой ужасов» 6.