Ричард Вайнен - Долгий '68: Радикальный протест и его враги [калибрятина]

В высших школах практиковались очень сложные вступительные экзамены. Элитные лицеи , в основном парижские, на протяжении двух лет (classes préparatoires) готовили бывших школьников-бакалавров к поступлению в них. Для этого имелись две программы: одна была ориентирована на гуманитарные дисциплины и последующее поступление в Высшую нормальную школу («khâgnes»), а другая — на технические дисциплины и поступление в Политехническую школу («taupes»). У каждой из них были свой язык и своя мифология. В значительной части эти программы дублировали то, что изучалось в университетах, и отчасти это объясняет активную вовлеченность лицеистов в протесты 1968 года.

Наличие сложных вступительных экзаменов, открывавших доступ в высшие школы, означало, что их студенты не были затронуты прозаическими проблемами, которые мучили университетских студентов. Получавшие высокую квалификацию выпускники этих заведений без особого труда находили работу. Более того, в некоторых grandes écoles студентов нанимали на государственную службу сразу после зачисления. Поэтому для многих их воспитанников 68-й представал чем-то вроде невинной забавы. Когда студенты Политехнической школы приходили на лекции после проведенной на баррикадах ночи, их одежда все еще пахла слезоточивым газом 35.

Высшая нормальная школа, и прежде всего ее наиболее престижное и труднодоступное отделение на улице Ульм, сыграла особую роль в 1968 году. С одной стороны, ее студенты были в высшей степени привилегированными. Даже те, кто изучал философию или литературу, при желании мог найти высокооплачиваемую работу в управленческой, деловой или политической сфере. Но, с другой стороны, ВНШ выступала традиционной базой для приверженцев левых взглядов, что в конце 1960-х означало маоизм или троцкизм.

Люди, вспоминающие о 1968 годе, приписывают Высшей нормальной школе очень большую роль. Автобиографический роман бывшего маоиста Оливье Ролена изобилует упоминаниями о ней. В свое время особый интерес вызвало происшествие 1960 года, когда во время посещения этого учебного заведения де Голлем один из лучших студентов отказался пожать президенту руку. Режи Дебрэ, бывший студент ВНШ, который в 1968 году дожидался исполнения смертного приговора в боливийской тюрьме, писал, что этот эпизод был «столь же величественным, как и баррикады 2 декабря [дата государственного переворота 1851 года]» 36. Ален Пейрефит, в 1968 году министр образования и тоже, разумеется, выпускник ВНШ, всеми силами старался отыскать того молодого человека, который не ответил на рукопожатие де Голля. По его мнению, этот эпизод ярко продемонстрировал, как небольшая, но целеустремленная группа агитаторов может менять ход истории — и, следовательно, многое объяснял в событиях 1968 года 37.

На деле роль маоистов и троцкистов из ВНШ в событиях самого 1968-го была относительно малой — в отличие от того, какой она сделалась позже. Многие из них пренебрежительно называли политику студентов «буржуазной». Некоторые к тому моменту уже пополнили ряды «внедренных» (établis), то есть пошли работать на заводы и фабрики, чтобы стать там политическими агитаторами (см. главу 9). Николь Линар, жена одного из главных маоистов ВНШ Робера Линара, сама устроилась на завод. В начале мая ее товарищи-маоисты отказывались верить ее рассказам о том, что рабочие приходят на предприятие с перебинтованными головами, потому что по ночам сражаются на баррикадах бок о бок со студентами 38. Только после того как 13 мая рабочие начали всеобщую забастовку, établis присоединились к ним в баррикадных боях.

Помпиду

Главным выпускником ВНШ во Франции был, однако, не маоист и не троцкист, а сторонник де Голля — премьер-министр Жорж Помпиду. Его назначение на этот пост в 1962 году стало сюрпризом, поскольку сам де Голль, как казалось, первоначально собирался сделать его министром образования. Помпиду восхищался де Голлем, преданно служил ему со времен освобождения Франции и своим продвижением был обязан покровительству генерала. Тем не менее Помпиду и де Голль были очень разными людьми. Разницу характеров хорошо иллюстрирует состоявший между ними еще в 1950-е годы разговор, касающийся первого наброска мемуаров де Голля, показанных Помпиду самим генералом. Помпиду заметил, что генерал не до конца объяснил, каким образом в 1940 году он из простого солдата вдруг превратился в спасителя отечества. Он поинтересовался у де Голля, когда именно тот впервые ощутил свое «избранничество». Генерал ответил, что всегда его чувствовал. Как-то Помпиду сказал, что тесный кружок тех, кто был с де Голлем с самого 1940 года, напоминает ему престарелых монахинь, безраздельно преданных Христу. Сам Помпиду, воспитывавшийся под влиянием левых антиклерикальных идей, восхищался подобной верой, но не разделял ее.

Если де Голль был офицером-аристократом с севера Франции, то Помпиду был потомком крестьян из Оверни и рос на юге. Родители обоих были учителями, но отец Помпиду имел скромное происхождение и принадлежал к многочисленной группе французских учителей, считавших себя миссионерами республики, а отец де Голля был роялистом и преподавал в католической школе, так что его взгляды были совершенно иными. Со временем сам Помпиду стал учителем лицея и выдающимся исследователем классической литературы, а потом пятнадцать лет проработал на высокооплачиваемой должности в банке Ротшильда. Если наиболее поразительной особенностью де Голля было отсутствие гибкости, то у Помпиду таковой оказалась змеиная изворотливость.

В молодости Помпиду, как и его отец, был социалистом. В 1930-е он участвовал в антифашистских демонстрациях, по-республикански вскидывая вверх сжатый кулак. Политик любил вспоминать об этих страницах своей биографии в 1968 году. Хотя после 1945 года экономические установки Помпиду сместились вправо, в вопросах культуры он оставался либералом. В 1960-е он чувствовал себя более комфортно, чем де Голль, а в некоторых отношениях — и чем протестующие студенты. Он был компанейским человеком, любившим хорошо поесть и выкурить за раз несколько сигарет; де Голль же, демонстрируя силу воли, бросил эту привычку в пятьдесят с небольшим. Помпиду восхищался фильмами Жана-Люка Годара, но режиссер-маоист не отвечал ему взаимностью 39.

Жестокие идеологические конфликты, раздиравшие Францию в XX веке, почти не затронули Помпиду. Свой пост он занял уже после завершения войны в Алжире. Он вполне достойно вел себя во время немецкой оккупации, но не был активным бойцом Сопротивления. С характерным для него самоуничижением Помпиду писал, что «не обладает характером героя». Любопытно, что в 1968 году это стало его преимуществом. В отличие от современников с их драматичным опытом пребывания в Сопротивлении, Помпиду никогда не испытывал чувства горечи из-за того, что его юношеский идеализм был кем-то предан или присвоен.