Ричард Вайнен - Долгий '68: Радикальный протест и его враги [калибрятина]

География 1968 года во Франции

Протест дошел до самых неожиданных уголков провинциальной Франции — отчасти потому, что после закрытия университетов и предприятий студенты и рабочие возвращались в родные деревни, принося с собой радикальные идеи 64. Некоторые компании переносили часть производства в Бретань и на запад, потому что в этих католических и консервативных регионах забастовки были редкостью. Но, как выяснилось позже, открытие крупного предприятия способно было ускорить процесс преобразования политической жизни, уже шедший и в западной части Франции. Католицизм там все еще сохранял важное значение. Многие из тех, кто принимал активное участие в местной политической и профсоюзной жизни, вышли из молодежных католических организаций. Но в 1960-е влияние французского католицизма становилось все более размытым — теперь он меньше ассоциировался с насаждением клерикализма или с правой политикой 65. Бретань была единственным регионом, где у ФДКТ — профсоюза, который до своей секуляризации в 1964 году имел выраженную христианскую направленность, — было больше членов, чем у коммунистической ВКТ. В Бретани была сильна и Объединенная социалистическая партия, в рядах которой состояла заметная группа левых христиан. Фактически протестные движения на западе поднялись еще до мая 1968 года. Теперь же на 8 мая был запланирован большой митинг под лозунгом «Запад хочет жить» ( «l'Ouest veut vivre»). Под воздействием парижских событий он привлек тысячи людей. Министр внутренних дел жаловался, что ему приходится отправлять полицейские спецподразделения в западные регионы: «Невозможно одновременно удерживать улицы Парижа и артишоки Бретани» 66. При этом префекты с юга страны отмечали, что спецподразделения из их относительно спокойных районов отправлялись как в Париж, так и в Бретань 67.

Даже на западе протесты были неравномерными. Забастовки проходили в Нанте, но соседний Дё-Севр их не знал. В других местах различия были еще более примечательными. На севере забастовок было больше, чем на востоке, который, в отличие от Бретани, оставался верен своим консервативным традициями. Состоявшиеся в Дижоне в мае 1968 года довыборы в муниципальные органы власти прошли именно так, как это было всегда 68. В Стране Басков внутренние районы, сельскохозяйственные и почти незатронутые промышленностью, отличались от более развитых прибрежных территорий. В последних проходили забастовки, но отношения между рабочими и работодателями очень отличались от тех, что складывались в Париже. Один здешний промышленник, например, вызвал профсоюзных лидеров своего завода, охваченного стачкой, на переговоры на курорт Виши, где он лечился на водах 69. В Провансе деревню Кадне 1968 год затронул гораздо меньше, чем соседнюю коммуну Лурмарен, где обосновались интеллектуалы из Марселя и Парижа. Почти все полицейские из Кадне были отправлены в Гардан, где на забастовку вышли шахтеры. Главным эффектом 1968 года для Кадне стало то, что в магазине одежды с символическим названием Les Sans-Culottes, расположенном на улице Дантон, новая мода на красные футболки невероятно оживила торговлю 70.

В целом же май 1968 года произвел парадоксальный эффект на взаимоотношения Парижа и провинций. Протесты проходили и за пределами столицы; более того, 1968-й положил начало новым разновидностям региональных протестов, которые теперь ассоциировались с левыми, а не правыми «антиякобинскими» движениями, ранее более типичными для глубинки. Однако в краткосрочной перспективе май 1968 года сконцентрировал внимание страны исключительно на Париже. В столичном регионе располагались самые крупные французские предприятия. В столице было больше студентов, чем в любой другой части страны, а самые драматичные майские эпизоды разворачивались не просто в Париже, но в его небольшой части вокруг Сорбонны. В разгар протестов театр «Одеон» оккупировали 3 тысячи человек 71— это не только в три раза превышало число лицеистов, вышедших на демонстрацию в городе По, но и было больше числа тех, кто в 1968 году сдавал бакалаврский экзамен во всей Стране Басков 72.

Гренель

Отношения между правительством, работодателями и профсоюзами никогда не прерывались полностью. Жак Ширак, молодой министр труда, осторожно поддерживал контакты с ВКТ, которая сама была обеспокоена разгулом неконтролируемых забастовок. Используя для конфиденциальности псевдоним Уолтер, министр почти каждый день звонил Анри Красуцки, профсоюзному боссу из ВКТ. Красуцки же сражался на всех фронтах одновременно: обеспечивая бесперебойный выход коммунистических газет, он не переставал беспокоиться за своих сыновей, которые были на баррикадах.

С 25 по 27 мая руководители профсоюзов и основного объединения работодателей под эгидой правительства проводили переговоры в здании министерства по социальным вопросам на улице Гренель. Среди прочего, работодатели с нежданной легкостью согласились на повышение минимальной оплаты труда на 35% и на предоставление более широких полномочий представителям профсоюзов на производстве. ВКТ стремилась заключить соглашение как можно скорее, опасаясь, что ФДКТ будет намеренно затягивать переговоры в надежде на дальнейшую радикализацию рабочих. Как выяснилось позднее, так называемые гренельские соглашения так и не были подписаны. Лидеры ВКТ представили их рабочим на крупном предприятии Renault в Булонь-Бийанкуре и были освистаны. После этого они поспешно заявили, что не призывали к началу забастовок и, следовательно, не имеют полномочий заканчивать их. Глава Национального совета французских работодателей (Conseil National du Patronat Français) сохранял оптимизм и считал, что соглашения должны применяться, несмотря на возражения «нескольких крупных и важных предприятий». Он был склонен «отделять экономические, социальные и политические вопросы друг от друга». По его мнению, работодатели могли рассчитывать на поддержку «профсоюзных лидеров, встревоженных потерей контроля над рядовыми членами профобъединений и стремившихся восстановить его». Он ожидал, что положение будет лучше на тех предприятиях, где доминирует ВКТ, потому что «ФДКТ оказалась единственной профсоюзной организацией, заигрывавшей с идеей о том, что социальные требования — например, требование реформы университетов — нужно увязывать с вопросами оплаты и условий труда, которыми, собственно, заботы профсоюзов должны были бы ограничиться» 73.

Fin de régime?

C 14 по 18 мая де Голль отсутствовал в Париже, находясь с официальным визитом в Румынии. К моменту его возвращения положение не улучшилось. 24 мая он выступил по телевидению, расплывчато намекнув на необходимость реформ и одновременно напомнив об угрозе гражданской войны. Де Голль объявил о том, что вскоре стране предстоит референдум, в ходе которого французам нужно будет ответить на вопрос о мандате государства — «и прежде всего, его главы» — на проведение преобразований. Эту речь приняли плохо. Де Голль выглядел благостным и оторванным от реальности — в поле его внимания попали только университеты, хотя в стране бастовали миллионы рабочих. Разговоры о модернизации в его исполнении и в сложившихся обстоятельствах звучали несвоевременно. Влиятельный британский чиновник, посмотрев выступление де Голля, прокомментировал его так: «Он вполне соответствовал своему возрасту, выступал нудно, а в какой-то момент чуть не забыл свою речь. Под конец он более или менее вернулся в свою обычную форму, но огонька все равно не хватало» 74.