Ричард Вайнен - Долгий '68: Радикальный протест и его враги [калибрятина]

В мае 1968 года Помпиду обзавелся и другим преимуществом. Начиная с 2 мая, он находился в Иране и Афганистане с официальным визитом, который завершился только 11 мая. Перед отъездом он посоветовал коллегам быть «твердыми». Однако в последующих обсуждениях текущих вопросов он не принимал прямого участия. Пока его коллеги напряженно размышляли о том, неизбежна ли революция, Помпиду бродил по древним развалинам и наслаждался витиеватой любезностью восточных переговоров. 10 мая, в один из самых драматичных моментов парижских событий, он находился в северном Афганистане — одном из немногих мест в мире, где не было телевидения с новостями из Франции, а журналисты не задавали трудных вопросов. О произошедшем дома он узнал только после возвращения в Кабул. На следующий день chef de cabinet предупредил его, что «возможно, и даже весьма вероятно, самое худшее». Во время долгого перелета из Афганистана Помпиду определился со стратегией. Оказавшись в Париже, он собрал своих помощников — один из них позже написал, что шеф был «вызывающе спокоен» 40. Помпиду сказал им: «Я не причастен к произошедшему… В конечном итоге я единственный, кто может по-новому подойти к нынешним проблемам, и при этом не возникнет ощущения, что правительство отказывается от своей прежней линии» 41.

Помпиду вновь открыл Сорбонну, и это было важнейшее его решение. Он знал, что студенты немедленно захватят ее, но таков был придуманный им способ умиротворить их. При этом, по мнению Помпиду, имелся лишь «один шанс из ста», что его действия успокоят студентов. Он просто хотел, «как генерал», отойти на более удобную для обороны позицию. С одной стороны, Помпиду полагал, что студентов невозможно и нежелательно усмирять силой, особенно если общественное мнение на их стороне. С другой стороны, уступая Сорбонну, он не давал демонстрации перерасти в мятеж и позволял студентам-радикалам своим поведением настроить общественность против себя. В любом случае, Помпиду больше беспокоила не студенческая агитация, а возможность того, что ею воспользуются коммунисты, спровоцировав революцию 42.

Поведение Помпиду в 1968 году обозначило перемену в его отношениях с де Голлем. Когда Помпиду предложил возобновить занятия в Сорбонне, один из коллег спросил, не боится ли он реакции де Голля. Тот ответил: «Генерала больше нет… он теперь ничто» 43. Узнав о планах Помпиду, де Голль сказал: «Если вы победите… то Франция победит вместе с вами. А если проиграете, тем хуже для вас».

В краткосрочной перспективе казалось, что Помпиду проиграл. В понедельник, 13 мая, была десятая годовщина возвращения де Голля к власти. Левые политики вышли на демонстрации под лозунгом «Десяти лет достаточно», а профсоюзы объявили однодневную забастовку в знак солидарности со студентами — или, по крайней мере, в знак протеста против обрушившихся на них репрессий. Манифестация 13 мая прошла без особых проблем — более того, в какой-то момент показалось, что все вернулось к традиционным методам выяснения политических отношений. Но почти сразу же протестующие захватили бóльшую часть Латинского квартала, а 15 мая оккупировали театр «Одеон». Левое крыло голлистов — некоторые его представители были с генералом дольше, чем Помпиду — атаковало правительство в парламенте.

Забастовки

Примерно в то же время в стране развернулись масштабные забастовки рабочих. Все началось 14 мая на заводе фирмы Sud Aviation неподалеку от Нанта. Новые события отличались от однодневной забастовки, которая днем ранее была организована профсоюзами и проходила более или менее под их руководством. Забастовки второй половины мая не всегда кто-то контролировал. Сложно даже подсчитать, сколько рабочих участвовало в них в тот период, потому что статистические службы министерства социальных дел перестали работать 44. По самым грубым оценкам, в забастовках приняли участие от 5 до 10 миллионов человек. Не до конца ясными, однако, оставались не только их масштабы, но и характер, а это было важно: многие в 1968 году надеялись на появление нового типа рабочего класса — такого, который с большей легкостью мог бы объединяться с протестующими из среднего класса и покончил бы с опекой со стороны Всеобщей конфедерации труда (ВКТ), где заправляли коммунисты. Некоторые указывали на изменения в производственных отношениях, начавшиеся еще до 1968 года. В частности, в рабочей среде стало больше «белых воротничков» и/или высококвалифицированных технических специалистов. Такие люди с меньшей готовностью поддерживали ВКТ и не соглашались с ведущей ролью профсоюзов в переговорах с работодателями. Кроме того, появился «новый рабочий класс» иного рода. Он состоял из наименее привилегированных рабочих — в основном молодых людей, эмигрантов и женщин, — которые не слишком хорошо вписывались в устоявшиеся профсоюзные структуры. Причем отказ рабочих согласиться с чьей-то руководящей ролью не снижал, а повышал градус их радикализма. Не доверяя дисциплинированной организации, они обращались к прямому действию, захватывая свои рабочие места или не позволяя управленцам покидать офисы.

Идея о том, что рабочие способны самоорганизовываться, обескураживала политические партии. Вызов, брошенный доминированию ВКТ, вызывал досаду у коммунистов. Даже лидеры Объединенной социалистической партии, самой радикальной из представленных в парламенте партий, испытывали по этому поводу смешанные чувства. Мишель Рокар с интересом наблюдал за новым типом протеста — его возлюбленная, социолог Мишель Лежандр, изучала волнения трудящихся в компании Berliet. Но в личных разговорах Рокар выражал сомнения по поводу внедрения рабочего самоуправления на предприятиях (см. главу 9), отмечая, что «даже его организацию сейчас выдавливают снизу и в первую очередь на тех предприятиях, на которых рабочие намереваются установить постоянный контроль» 45.

Некоторые рабочие выходили на забастовки, не выдвигая никаких требований; это означало протест против всего индустриального порядка, а не только против низкой зарплаты. Захват рабочими производственных помещений стал повсеместным явлением. Согласно полицейским отчетам, к 17 мая было захвачено по крайней мере 24 фабрики с общим числом занятых в 80 тысяч человек 46. Иногда наибольшую угрозу существующему порядку представляло не насилие забастовщиков, а их осознанная сдержанность. В Лионе почтовикам, захватившим свое учреждение, напоминали о том, что нужно продолжать ставить подписи в журнале учета персонала. Перед тем как покинуть здание, они навели там порядок и вернули ключи администрации, организовав для этого специальную церемонию 47. В подобных случаях явно подразумевалось, что рабочие, умеющие контролировать свои забастовки, с таким же успехом смогут контролировать и свою работу. Как рассказывал профсоюзный деятель из Нижне-Альпийского департамента, его товарищам удалось захватить предприятие столь мирно и организованно, что после этого они решили руководить заводом вообще без всякой администрации 48.