Ричард Вайнен - Долгий '68: Радикальный протест и его враги [калибрятина]

«Рабочий 68-й» отличался от «студенческого 68-го» тем, что многие рабочие состояли в профсоюзах. В краткосрочной перспективе казалось, что возбуждение конца 1960-х вообще оставит профессиональные объединения в стороне: рабочие самоорганизуются за рамками существующих структур, неохваченные профсоюзным членством женщины, иммигранты и приезжие из деревень займут в протестном движении видное место, забастовщики больше не согласятся довольствоваться только повышением заработной платы, к которому традиционно стремились профсоюзы. Профсоюзные лидеры, однако, успешно справлялись с роптанием в собственных рядах. 68-й изменил профсоюзы, но их сила, пожалуй, только увеличилась, причем они часто обращались к ней, чтобы удовлетворять конкретные и заземленные требования, которые в радикальных протестах 68-го зачастую вовсе не затрагивались. Любой, оглядывающийся на эти события из конца 1970-х годов, скорее всего, согласился бы с тем, что рабочие выиграли от 68-го больше всех — по крайней мере, с материальной точки зрения.

Национальные различия

Всеобщая забастовка 68 года во Франции привлекла внимание левых во всем демократическом мире. Том Фотроп, член британской организации «Международные социалисты» (International Socialists), так вспоминал о ее воздействии:

«Во Франции… имеется та великолепная солидарность, которая преодолевает все классовые границы. Это важно в том смысле, что большинство студентов — выходцы из среднего класса… Во многих странах… и в Великобритании, в частности, идея какого-либо единства между рабочими и студентами остается в основном иллюзией. Для троцкизма это что-то вроде Святого Грааля» 2.

Фотроп не понаслышке знал о пределах единения между британскими рабочими и левыми из среднего класса: некоторые его бывшие сокурсники по Халлскому университету — бывшие рабочие, чье обучение оплачивалось профсоюзами, — весьма прохладно отнеслись к захвату университетских зданий, которым в 1968 году руководил именно Фотроп 3.

Рабочее движение более ощутимо ограничивалось национальными границами, чем движение студенческое. Лишь немногие рабочие могли, как Фотроп, отправиться в мае 1968 года в Париж. Профсоюзные лидеры поддерживали формальные связи с организациями в других странах, но эти связи, особенно если речь шла о взаимоотношениях коммунистических профсоюзов с объединениями «восточного блока», вовсе не обязательно располагали их к радикализму во время «долгого 68-го». Интернационализация экономики, прежде всего связанная с развитием Европейского экономического сообщества (ЕЭС), была важной особенностью конца 1960-х и 1970-х. На фоне драматичных событий 1968-го порой оставалось без внимания одно из самых значительных долгосрочных изменений того года, а именно отмена в ЕЭС многих внутренних тарифов. В последующие годы профсоюзы бунтовали против ЕЭС под националистическими лозунгами. Французская Всеобщая конфедерация труда, в частности, обвиняла Германию в упадке металлургической промышленности в Лотарингии 4.

В культурном плане национальные границы также были важны для рабочего класса. В массовой культуре доминировали телевизионные станции, которые нередко занимались укреплением чувства национальной идентичности. Даже поп-музыка для народа была местного производства: студентка-маоистка, отправившаяся работать на завод, обнаружила, что ее коллеги предпочитают Мирей Матьё «английскому року» (rock anglais) 5. Во многих промышленно развитых странах в то время проживали значительные группы иммигрантов, но обычно это были выходцы из отсталых стран со слабыми традициями рабочей солидарности, что, собственно, и привлекало к ним внимание работодателей. Исключением из правила были мигранты с итальянского Юга: они работали на западногерманских заводах, а в конце 1960-х иногда возвращались на предприятия итальянского Севера.

Источник: Annuaire Statistique de la France , 1975 и 1977. (Здесь отсутствуют цифры по 1968 году — хотя по всем месяцам этого года, за исключением мая и июня, данные можно найти в главе 5 6.)

Как показывает статистика, для самой Франции крупные забастовки 1968 года были исключительным событием. Во второй половине 1968-го и в последующие два года французские рабочие почти не бастовали. Даже когда в 1970-е начала подниматься новая забастовочная волна, она не приблизилась к уровню мая 1968-го. Невозможно точно сказать, сколько рабочих бастовало в этом месяце, поскольку государственные статистические службы тоже прекратили работу. Но даже если мы возьмем самые консервативные оценки и предположим, что, например, 27 мая бастовали 5 миллионов человек, то окажется, что число условных рабочих дней, потерянных за одни эти сутки, будет больше, чем аналогичное число в каждому году с 1964-го по 1974-й. Если же допустить, что в последнюю неделю мая в стачке участвовали 7 миллионов рабочих, то тогда потеря условных рабочих дней за единственную эту неделю превысит совокупное число аналогичных дней за все годы того же десятилетнего интервала.

Статистика также отражает национальную вариативность. В Западной Германии, Швеции и Швейцарии число рабочих, участвовавших в стачках 1968 года, было столь малым, что Международная организация труда даже не потрудилась подсчитать его. Показатели Германии, Скандинавии, Швейцарии и Нидерландов немного увеличились в 1970-е годы, но и тогда, по международным меркам, они оставались низкими 7. Некоторые охранители объясняли относительное спокойствие в этих странах наличием обратной зависимости между масштабами волнений и мощью профсоюзов. Так, сразу после майских событий во Франции Раймон Арон писал:

«В развитых индустриальных обществах фундаментальной консервативной силой остается профсоюзное движение… [Такова ситуация] в США, Скандинавии и Федеративной Республике Германия. Профсоюзы здесь выдвигают требования, но они не революционны… В отличии от "золотой молодежи" 16-го округа [Парижа], они выступают за общество потребления» 8.

Секретарь голлистской партии после забастовок 1968 года отмечал: «Рабочие объединения во Франции не организованы должным образом… они не противостояли подрывным действиям… предпринимавшиеся ими шаги зачастую опережались требованиями активистов, которые пользовались слабостью профсоюзной среды» 9. В 1970-е правительства европейских государств возлагали большие надежды на принцип «корпоративизма», согласно которому трудовых споров можно избежать, если создать структуры, связывающие профсоюзы и работодателей формальными соглашениями. До того момента, как тэтчеризм в 1980-е одержал победу над трудовым движением в Великобритании, образцом для них выступала Германия, где «согласованные действия» вовлекли профсоюзные объединения и организации работодателей в совместное экономическое планирование. Однако сами по себе сильные профсоюзы не всегда гарантировали спокойствие в промышленности. Например, британские профсоюзы были прочно укорененными и довольно сильными; уровень вовлеченности промышленных рабочих в профсоюзную деятельность в Великобритании был выше, чем в Западной Германии, а все главные профобъединения, в отличии от аналогичных организаций во Франции и Италии, были связаны с социалистической партией демократического толка, которая в контексте 68-го находилась в правой части политического спектра. Но, несмотря на все это, в Соединенном Королевстве число дней, потерянных в забастовках на тысячу рабочих, было выше, чем во Франции в каждый год между 1969-м и 1974-м и более чем в три раза выше за весь этот период в целом.