Ричард Вайнен - Долгий '68: Радикальный протест и его враги [калибрятина]

В 1968 году в контактах с радикально левыми кругами состояли два видных политика — Пьер Мендес-Франс во Франции и Роберт Кеннеди в Соединенных Штатах. Их способность поддерживать диалог во многом обусловливалась их личной притягательностью, но одновременно за ней стоял и тот факт, что они на протяжении большей части десятилетия не имели доступа к власти и потому избежали политических шагов и заявлений, способных оттолкнуть их будущих сторонников. Даже в тех местах, где радикальные левые нападали на традиционные социалистические партии наиболее энергично, оставались социалистические лидеры — такие, как Вилли Брандт в Германии или Тони Бенн в Великобритании, — которые лично симпатизировали тем или иным требованиям протестующих студентов.

Нередко реформизм начала 1960-х обретал такой накал, что его сторонники либо не соглашались больше ограничиваться одними реформами, либо обрушивались на институты, которые, по их мнению, оказались непоследовательными в деле обновления. В эти процессы втянулась даже католическая церковь. Дебаты Второго Ватиканского собора, проходившего с 1962 по 1965 год, вселили надежду в тех, кто стремился к более открытой и политически вовлеченной церкви. На деле же после кончины в 1963 году Иоанна XXIII выяснилось, что начавшаяся реформа успела разозлить консерваторов, но ничуть не угодила радикалам. В 1968 году архиепископ Милана жаловался, что его епархия раскололась на «Ватикан-I» в лице непреклонных традиционалистов и «Ватикан-III» в лице тех, кого уже не устраивали умеренные преобразования, первоначально задуманные церковной иерархией 2.

Радикализация 68-го не была односторонним движением. Организации, которые создавались как реформистские, на какое-то время могли становиться жестче и решительнее, но затем возвращались к более взвешенным трактовкам политических перемен. Такое возвращение сделалось особенно заметным к концу ХХ века, когда многие «люди 68-го» уже попали во власть. Вместе с тем вероятность того, что 68-й сумеет поддержать реформистский потенциал, была невеликой, поскольку даже в начале 1970-х годов многие активисты продолжали видеть в реформах предательство. В конце 1972 года исторический журнал Le Mouvement Social , который был тесно связан с 68-м, задумал специальный выпуск о «французском реформаторстве и реформаторах». Намерение, вдохновлявшее редакторов, заключалось в том, что им хотелось изучить уроки 68-го, «воспринимаемого как реальное социальное движение и как ложная революция» 3.

Два лица Америки

События 1968 года разворачивались вокруг Соединенных Штатов. Именно в Америке реформизм начала 1960-х более явно, чем где бы то ни было, породил новую разновидность радикализма и одновременно вступил с нею в конфликт. Движение за гражданские права, которое началось в 1950-е в южных штатах США, повлияло на протестные движения в Европе. Идея левого движения, способного обособиться как от традиционных партий, так и от рабочего класса, во многом стала заслугой именно Америки. В 1960-е годы европейские университеты зачастую подражали американским университетам, причем сказанное касается и европейских студенческих протестов. Соединенные Штаты становились мишенью для самых ожесточенных и безжалостных атак, но в то же время протестные движения 1968 года нередко оставались американскими по своему стилю. Йошка Фишер говорил, что у Америки «два лица» и что в глазах его современников это превращало США в объект как презрения, так и подражания 4.

Появление у Америки «двух лиц» берет свое начало с 1945 года. Соединенные Штаты были богатейшей страной мира, проявлявшей необычайную щедрость по отношению к своим союзниками. Они были заповедником капитализма и возглавляли глобальную борьбу с коммунизмом, но это не мешало им очаровывать демократических левых Западной Европы. Молодые американские радикалы страстно верили в особое призвание собственной страны, особенно в начале 1960-х годов. С маккартизмом 1950-х тогда было покончено. Сторонники прогрессивных идей больше не опасались, что их назовут коммунистами. Многие из таких людей были рады уйти от стерильных дихотомий холодной войны и изощренных теологических диспутов, которые у них ассоциировались с марксизмом. Они хотели возродить самобытно американскую форму радикализма.

Роль Америки как ведущей антикоммунистической державы причудливым образом сосуществовала с теми надеждами, которые эта страна порождала у некоторой части прогрессивно мыслящих людей. Правильное поведение на международной арене, особенно после деколонизации Африки и Азии, означало разговор на языке свободы и гражданских прав. Джон Кеннеди в большей степени, чем кто-либо еще, олицетворял противоречивость американской ситуации начала 1960-х годов: Майкл Харрингтон резюмировал двусмысленность его положения в ремарке о том, что Кеннеди «обычно не давал никаких ответов, но при этом с достоинством поднимал важные вопросы» 5. Кеннеди в полной мере разделял установки холодной войны, но его ранняя смерть, наступившая еще до того момента, когда последствия его вьетнамской политики стали очевидными, позволила ему превратиться в символ молодых надежд. Часть этих ожиданий принял на себя и его брат Роберт 6. Самая крупная аудитория, с которой Джон Кеннеди общался вживую, собралась не в Вашингтоне и не в Берлине — она внимала американскому президенту в Беркли, штат Калифорния. Это стало прекрасной иллюстрацией тех надежд, которые возлагались на Америку в начале 1960-х. «Корпус мира» (Peace Corps), основанный Кеннеди в 1961 году, получил из здешнего университета гораздо больше новобранцев, чем из других американских вузов. «Движение за свободу слова», которое оформилось в Беркли в 1964 году, по своему духу отнюдь не было антиамериканским. Один из самых ярких его активистов отмечал, что оно черпало свой эмоциональный порыв из постоянного обращения к понятной американцам риторике свободы:

«Все это было похоже на развертывание перед глазами какой-то мистической драмы. Это даже словами нельзя было передать, поскольку все слова — "демократия", скажем, или "Конгресс" — стали слишком затасканными. Так бывает, когда ходишь в церковь годами, а потом вдруг видишь, как Бог идет по земле. И тогда осознаешь, что за всеми засушенными словами есть все же какой-то смысл» 7.

Радикализация конца 1960-х в Соединенных Штатах оказалась настолько жесткой, что потрясла все социальные устои. В большинстве своем радикальные левые, как тогда казалось, ополчились против американских ценностей, которые сами некогда почитали — хотя, кстати, даже этот поворот иногда выражался такими способами, которые отсылали к американским традициям. Именно так было, например, со сторонниками «черных пантер», которые настаивали на своем праве носить оружие. Тем не менее сами радикальные левые стали «лицом» Америки в глазах всего остального мира. Студенческие протесты были одной из причин, заставлявших молодых европейцев поступать в американские университеты. Кое-кто из европейских правых столь же глубоко переживал тот факт, что Америка стала родиной контркультуры и даже колыбелью новой дистопии. Ангус Мауде, британский консерватор, который позже стал важным сторонником Маргарет Тэтчер, писал в 1972 году: «Пока мы всеми силами пытаемся справиться с ведущими статьями импорта из Америки — с насилием, наркоманией, студенческими беспорядками, культом хиппи и порнографией, — наши собственные толерантные леваки приветствуют их как знаки прогресса» 8.