Александр Сидоров - По тундре, по железной дороге: И вновь звучат блатные песни!

А к началу XX века в преступном мире «вор» стал не просто определением всякого жулика да грабителя, но скорее синонимом профессионального преступника, неким чуть ли не «кастовым» определением. Таким вором был, скажем, Васька Пепел, которого вывел в пьесе «На дне» Максим Горький. Вот как он характеризовал себя:

«Мой путь — обозначен мне! Родитель всю жизнь в тюрьмах сидел и мне тоже заказал… Я когда маленький был, так уж в ту пору меня звали вор, воров сын…

Я — сызмалетства — вор… все, всегда говорили мне: вор Васька, воров сын Васька! Ага? Так? Ну — нате! Вот — я вор!.. Ты пойми: я, может быть, со зла вор-то… оттого я вор, что другим именем никто никогда не догадался назвать меня…»

Конечно, это были ещё не те «воры в законе», которые сегодня представляют собой замкнутый преступный клан. Речь шла скорее о личностной самоидентификации, причислении себя к «цеху» профессионалов, в отличие от случайных людей, попавших в криминальный мир.

К чему я речь веду и зачем такой глубокий экскурс в историю? Для начала вспомним, что Варлам Шаламов (и не он один) относит «Медвежонка» к «классическим произведениям» блатного песенного фольклора. Между тем Варлам Тихонович отбывал срок в ГУЛАГе уже тогда, когда сложился клан «воров в законе» с его жёсткими традициями и неформальными установлениями, среди которых — требования ни при каких условиях не работать, не иметь дома, семьи, имущества, не участвовать в общественно-политической жизни (собрания, митинги, демонстрации и проч.), жить исключительно преступным промыслом и т. д. «Вор» и «блатной» в то время считались синонимами.

А теперь вернёмся к тексту песни из сборника «В Петрограде я родился…»:

За исполнение подобной баллады блатные порвали бы уголовного барда на куски! Поскольку в ней отрицаются основополагающие принципы жизни «законного вора» да ещё звучат призывы «жизнь по-другому начать»!

Вариант песни, записанный Цеховницером, мог возникнуть только в 1920-е годы. Наверняка изначальный дореволюционный текст баллады существенно отличался от того, который был опубликован питерским филологом в 1926 году. Ведь и дореволюционные уркаганы ни в коей мере не разделяли такого «фраерского» взгляда на жизнь! Скорее всего, подобные куплеты возникли именно в первое десятилетие Советской власти. Напомним, что именно тогда возникла и активно внедрялась в общественное сознание теория так называемых «социально близких» элементов. Большевики, основываясь на доктринёрски понятом учении Маркса о классовой борьбе, выдвинули тезис о том, что, когда власть перешла в руки эксплуатируемых классов, исчезает социальная подоплёка преступности. Прежде, в эксплуататорском обществе, преступник нарушал закон, тем самым выступая против ненавистной системы, которая угнетала человека. Он не хотел быть рабом и выбирал путь стихийного протеста — путь преступления. Веками мечта народа о справедливости воплощалась в образах «благородных разбойников» — Стеньки Разина, Емельки Пугачёва и т. д.

Теперь, когда социальная справедливость восстановлена, по мере продвижения к социализму будет постепенно исчезать и уголовная преступность. Уркаганы найдут своим силам и способностям достойное применение. Тем более в новом обществе не будет разделения на богатых и бедных. Главное — не наказывать преступника, а помочь ему найти себя, своё место в жизни, реализовать скрытые способности, таланты… Ведь уголовники в большинстве своём вышли из низов народа. Поэтому они социально близки народной власти, с ними легко можно найти общий язык. Они — «свои», в отличие от буржуев, живших всегда чужим трудом, не знавших горя и нужды.

Справедливости ради стоит заметить: возможно, в том идеальном социалистическом обществе, которое рисовали себе пламенные революционеры в своём воспалённом мозгу, преступников действительно было бы проще вернуть в лоно честной жизни. Однако сказка очень скоро была втоптана в грязь. Появились и богатые, и бедные, власть советско-партийной бюрократии не помогала трудовому человеку, а нещадно эксплуатировала его, грабила и унижала. При несогласии — гноила и уничтожала. Но это — несколько иная история.

Для нас же важно другое. На переломе 20–30-х годов XX века в Советском Союзе формируется новая, совершенно особая каста «воров в законе», о которой мы уже упоминали. Я не стану здесь подробно объяснять причины возникновения этого уголовного института, скажу только, что «ворами» становились только профессиональные преступники, прошедшие особый обряд «крещения» или «коронации» (последнее — для воров, которые не были христианами). Песня «Медвежонок» в том виде, в котором она приведена у Цеховницера, конечно, никогда бы не стала блатной. А между тем она — стала таковой! И приведённые в этой главе куплеты были из баллады нещадно вымараны.

Однако до этого «Медвежонку» нужно было пережить «переходный период», который для нас крайне любопытен…

Я не случайно называю воровскую балладу «Медвежонком». Не будь сборника Ореста Цеховницера, вряд ли мы знали бы о её первоначальном названии. Сегодня она известна нам либо как «Медвежонок», то есть небольшой сейф, несгораемый шкаф, либо по первой строке — «Помню, пришли ко мне двое товарищей» или «Помню я ночку холодную, тёмную» в разных вариантах.

Некоторые из них чрезвычайно любопытны в рамках нашего исследования. Так, в исполнении Аркадия Северного до нас дошла довольно необычная «советская» версия, которая затем стала очень популярной:

И лишь затем следует: «Помню ту ночь ленинградскую темную…»

Скорее всего, этот текст относится самое раннее к концу 1930-х годов. Во-первых, о второй пятилетке упоминается как о чём-то давно прошедшем. Во-вторых, при этом автор явно грешит против истины, поскольку паспортная система появилась в СССР не к началу второй пятилетки, а ещё во время первой. Напомним, что сроки первой пятилетки были определены на период с 1929 по 1933 год, однако завершили её за четыре года и три месяца. Второй пятилетний план развития народного хозяйства Советского Союза был утверждён XVII съездом ВКП(б) в 1934 году (хотя охватывал период с 1933 по 1937 год).