Юрий Селезнев - Куликовская битва в свидетельствах современников и памяти потомков

Именно в связи с изменением степени христианского благочестия и превращением Руси в «Новый Израиль» Ивану III Васильевичу предстоит не только окончательно освободить от владычества иноземцев, « но нам и их поработит (курсив мой. — Авт .)», точно так же «яко же древле согрешающий израильтяне к Богу, и поработи ихъ Богъ иноплеменником; егда же покаахуся воставляет имъ Богъ от их колена судиа и избавляаше их от работы иноплеменник, и работаху им иноплеменници (курсив мой. — Авт .)» [1099]. Ведь власть хана не только не легитимна политически, но и не освящена Божественной волей: «И се убо который пророк пророчествова, или апостол который, или святитель научи сему богостудному и скверному самому называться царю повиноватися тебе (Ивану III. — Авт .), великому Русских стран христианскому царю!» [1100]

Призывая Ивана III Васильевича к открытой борьбе с ханом Ахматом, Вассиан Рыло формулирует целостную концепцию ордынского владычества на Руси. Во-первых, связывая Русскую землю — «Новый Израиль» — с библейской историей, автор уподобляет ей события истории отечественной. Отсюда вытекает сентенция о наказании за грехи. Именно так он рассматривает нашествие Батыя на Русь: монголо-татарское вторжение есть кара Божья за отступление русских людей от православной веры. И подобно древнему Израилю по факту искреннего раскаяния должно последовать помилование Руси и освобождение от власти иноплеменников. Ордынское владычество приравнивается в «Послании» к «Египетскому рабству» и требует действенного сопротивления.

Кроме того, Вассиан Рыло рассматривал возможность активного противостояния Орде в связи с искуплением кровью грехов русскими людьми в битве с Мамаем на Куликовом поле. Данные идеологические построения связывают историю Руси уже с новозаветной библейской традицией. Особо Вассиан Рыло подчеркивал роль в этом жертвенном искуплении прадеда Ивана III Васильевича — Дмитрия Донского. При этом мотивы искупления грехов, которые можно приравнять по значению к Воскресению, перекликаются с идейными установками «Сказания о Мамаевом побоище» [1101].

Данные события истории русско-ордынских отношений подводят к отрицанию принадлежности к царскому роду хана Ахмата и всех потомков Чингисхана. В свою очередь, этот вывод делает вполне оправданным открытое вооруженное сопротивление войскам его Орды. Более того, Божественное покровительство, по мнению Вассиана Рыло, не только должно способствовать освобождению от иноземного владычества, но и в дальнейшем должно привести к покорению Орды великому князю как главе «Нового Израиля». Это — внешнеполитическая программа, которую Иван III Васильевич начнет осуществлять, настойчиво выдвигая свои войска против Большой Орды в 1485,1487 и 1491 гг., а также установлением в 1487 г. фактического протектората над Казанским ханством [1102].

«Сказание о Мамаевом побоище» — самый подробный из памятников Куликовского цикла. Оно дошло до нас в большом числе списков. Все они делятся на восемь редакций, которые подразделяются на множество вариантов. Впервые тексты «Сказания» на редакции разделил С. К. Шамбинаго. Л. А. Дмитриев пересмотрел его классификацию и уточнил их соотношение. По его мнению, наиболее близка к первоначальному тексту Основная (далее — О) редакция «Сказания». Следующая по старшинству редакция — Летописная (далее — Л), которая была включена в позднюю, третью (середина XVI в.) редакцию Вологодско-Пермской летописи [1103]. Л. А. Дмитриев к числу старших редакций также относит Киприановскую (К), вошедшую в состав Никоновского летописного свода 1520-х гг., и Распространенную редакции.

Вопрос о времени создания «Сказания о Мамаевом побоище» до сих пор представляется весьма сложным [1104]. Ссылки его автора на «вернаго самовидца, иже бе от полъку Владимира Андреевича» [1105]заставляют датировать «Сказание» не позднее первой половины XV в., а упоминание бояр Всеволожей, да еще и с княжеским титулом, заставляет предполагать время написания периодом 1426–1433 гг., когда Иван Всеволож был опекуном внучки князя Владимира Андреевича Серпуховского и контролировал Радонежский удел [1106]. Правда, в тексте «Сказания» встречаются и более поздние датирующие подробности: упомянут митрополит Киприан, кропивший святой водой уходивших на битву воинов в Константино-Еленовских воротах Московского Кремля. Здесь налицо ошибочное упоминание Киприана. По мнению подавляющего большинства исследователей, в августе 1380 г. он отсутствовал в Москве. Название Константино-Еленовских ворот Кремля появилось между 1476 и 1490 гг. [1107]Б. М. Клосс первоначально датировал памятник 1513–1518 гг. [1108]Позднее он пришел к выводу, что более вероятным следует считать 1518–1522 гг. [1109]В. С. Мингалев относил время создания этого памятника к 30–40 гг. XVI в. [1110]По нашему мнению, более справедлива точка зрения тех исследователей, которые датируют «Сказание о Мамаевом побоище» концом XV — первой четвертью XVI в. Позднейшие ее редакции в «Летописце» князя И. Ф. Хворостинина, Феодосия Сафоновича, «Синопсиса», редакции, объединяющей тексты редакции «Синопсиса» и Основной редакции, датируются уже XVII в. [1111]Они отражают взгляды своей эпохи на события 1380 г.

По данным «Сказания о Мамаевом побоище», поход Мамая начался «попущениемъ божиим» [1112]; «Безбожный царь Мамай грядет на нас неуклонным образом… Преосвященный же митрополит рече великому князю (Дмитрию. — Авт .): "Видиши ли, господине, попущением божиим, а наших ради согрешений, идет пленити землю нашу"» [1113]. При этом именно в данном источнике особенно часто подчеркивается роль дьявола в событиях 1380 г.: «Навождением диаволским воздвижеся царь от восточныя страны, именем Мамай… Внииде в сердце его подстрекатель Диавол, како егда пакости деет, Христианом потреблену бытии, яко да не славится имя господне в людех его. Он же, безбожный царь, нача рвением диаволим носыму бывати» [1114]; «И нача подвижнее быти диаволом палим непрестанно, ратуя на христианы» [1115]; «Он же нечестивый царь, разжением дияволом на свою пагубу» [1116].

В «Сказании о Мамаевом побоище» Мамай получает ряд новых непривлекательных эпитетов «еллинъ сыи верою, идоложрец, иконоборец, злый христианский укоритель» [1117]. Поданным источника, он — язычник и явный противник христианства. При этом если в ранних повестях Мамай пытается узурпировать высший царский титул, то в «Сказании о Мамаевом побоище» он последовательно называется царем. По подсчетам В. Н. Рудакова, в его Основной редакции Мамай назван царем более 40 раз [1118]. Повышение статуса темника было связано с целями, которые преследовал автор памятника. По мнению А. И. Филюшкина, «основной мыслью произведения является противостояние "правды" и "отступников", царя — служителя истинного Бога и царя ложного» [1119]. В данном случае повышение титула Мамая призвано возвысить статус великого князя Дмитрия Ивановича. Автор вкладывает в уста Мамая следующие слова: «Мне убо, царю, достоит победити подобнаго собе, и довлеет ми царская честь» [1120]. Таким образом, царский статус Мамая связывается с его предполагаемой победой над великим князем.