Юрий Селезнев - Куликовская битва в свидетельствах современников и памяти потомков

При этом Мамай последовательно приравнивается к неправедным царям: «Первому отступнику Батию и новому законопреступнику Юлиану возревновав… Тако во оный дне Иерусалим пленен был Титусом Римским и Навходоносоромъ Вавилонским» [1121].

Примером для Мамая выступает завоеватель Руси Батый. Темник «со всеми силами, неуклонно яряся на веру христианскую ревнуя беззконному Батию» [1122], «нача испытовати от старых еллин, како той безбожный царь Батий плени землю Русскую, како случися ему от них. И тако сказаша ему все, како плени Батий Киев и Володимер и всю Русь и Словенскую землю, и великого князя Димитриевича уби, и многих славных изби князей русских православных, и святые монастыре оскверни, и вселенскую церков златоверхую разбив. Ослепленну же ему (Батыю. — Авт .) очима, и тому не разуме, како господь бог будет годе. Тако во оный дне Иерусалим пленен был Титусом Римским и Навходоносоромъ Вавилонским за их согрешение и маловерие. Да не до конца прогневается господь, ни во веки враждуетъ» [1123]. Последняя фраза подчеркивает Божественную волю в наказании и милости верующих и является цитатой из 102-го псалма:

Данная цитата могла быть заимствована автором памятника из «Летописной повести», где она сохранилась практически в такой же формулировке [1124]. Однако в «Летописной повести» эта цитата отнесена непосредственно и исключительно к нашествию и действиям Мамая, тогда как здесь она характеризует завоевание Руси Батыем и весь период ордынского господства.

Кроме того, по словам автора «Сказания о Мамаевом побоище», Мамай желает быть подобен не столько Батыю, сколько Вавилонскому царю Навуходоносору: «Аще бым хотел своею силою древный Иерусалимъ пленити, яко же и халдеи (вавилоняне. — Авт .)» [1125].

При этом стремление Мамая много превосходит совершенное Батыем. Он «нача глаголати ко отступником своим… яко: "Не хощу аз тако творити, како Батий", рка: "Егда же убо дойдем Руси, убию князя их и изберу, который городы красный довлеют нам, и ту придем и ту сядем ведати, тихо и безмятежно поживем». Не ведый того, яко господня рука высока есть"» [1126]. Итак, если нашествие Батыя было Божием наказанием во исправление грехов, а, стало быть, явлением временным до помилования, то поход Мамая ставит под вопрос само существование православной Руси.

Как в «Летописной повести», так и «Сказании о Мамаевом побоище» положительными героями было русское воинство, которое возглавляет великий князь Дмитрий Иванович. Уже в начале памятника отмечается: «Хощем, братие, начатии повести новые победы, яко случися брань на Дону провославным Христианом з безбожными агаряны, како возвысися рог христианский, а поганых уничижи господь и посрами их суровство, яко иногда Гедеоном над мадиамы злыя и преславным Моисеем на фараона»; или «Подобаеть намъ поведати величестия божиа, како створи волю боящихся его, како способствова великому Димитрию Ивановичу над безбожными татары» [1127]. При этом «жалостно бе видети и грозно зрети таковых воин русских собрания и храбрости таковаго учреждения, вси бо един за единаго хотят умрети и вси един глас начаша глаголати: "Господи боже, с высоты призри на ны и даруй православному князю нашему, яко Константину, победу. И покори под нозе враги, яко же иногда Аммалика кроткому Давыду" Сему же удивишася литовскии князь и рекоша к себе: "Истинне бытии при нас, ни преже, ни по нас такому войску. Подобны суть макидонскому войску, мужеством их и бысть Гедеоновы снужницы, господь же своею силою вооружил их!"» [1128]. Таким образом, устами литовского великого князя автор произведения приравнивал войско великого князя Дмитрия Донского к армии Александра Македонского.

Источник подчеркивает, что к Дмитрию Донскому присоединяются сыновья великого князя Ольгерда. Причем «княз же великий Дмитрий возрадовася радостию великою силе божией, яко не удоб бе мощно таковому бытии, яко дети отца оставляют и поругашася, яко иногда волсви Ироду, и прийдоша на помощ нашу. И многими дарми почти их, яко бе мощно на путь радующееся и веселящееся о святом Дусе, земнаго уже отвергошася, глаголющее собе безсмертнаго инаго пременения. И рече же к ним князь великий: "Братия моя милая, коей ради выны или потребы прийдосте семо ко мне? Аз убо разумею, яко не мене ради прийдосте семо, но господь посла вас в путь свой. Воистинну ревнители есте отца нашего Авраама, тайно воскоре Лотове поможт"» [1129]. Они высказывают твердое желание выступить защитниками Православия. Старший Андрей заявляет: «Ныне убо подвизаимся, братие, не земнаго ради живота, но небесныя почести желающе, юже господь дает творящим волю его» [1130]. Его брат Дмитрий отвечает: «И сим путем подвига сего добраго, еже открыл еси брату моему старейшему… готов есм по твоему наказанию, брате господине… якоже иногда Иосиф со Вениамином» [1131]; «ити путем подвига сего… готовитися днесь противу наказанию» [1132].

Автор «Сказания о Мамаевом побоище» особо подчеркивает, что братья выступают против воли своего отца. Возможно, именно для раскрытия этого сюжета и вводится в повествование образ Ольгерда, который на самом деле умер еще в 1377 г. Поведение братьев Ольгердовичей было подкреплено евангельской цитатой: «Во предании будете родителми и братиею и умертвят вас имени моего ради. Претерпевый же до конца, той спасется» [1133]

(Лк. 21, 16–19)). Выбор, сделанный братьями, должен приблизить их личное спасение.

Примером для всех войск служит поведение его предводителя: «Слышав же то великии князь Дмитрии Иванович, яко грядет на нь (о таковых бо патерик рече: "Поистине бо отсекошася своея масличыны и присадишася к дикой масличыне") безбожный же царь Мамай со всеми силами, неуклонно яряся на веру христианскую ревнуя беззконному Батию, князь великий Дмитрий Иванович велми опечалився о безбожныхъ нахожению. И став пред святою иконою господня образа, юже во зглавии его стояше, и, пад на колену свою, начат молитися: "И аще смею молитися, господи, смиренный раб твой, то к кому простру уныние мое? Но на тебе надеюся, господи, боже мой, возверзну печаль мою. Ты бо сведителю, владыко, яко отцем нашим, иже наведе на ны и на вся грады их злого Батия. И еще бо, господи, тому страху и трепету в нас сущу велику. И ныне, господи, не до конца прогневайся на ны, вем бо, господи, яко мене ради хощеши всю землю нашу погубити. Аз бо согреших пред тобою паче всех человек, сотвори убо, господи, слез моих ради, яко же Иезекиино, укроти, господи, свирепому сему, еже на ны воздвиглся"» [1134].