Юрий Селезнев - Куликовская битва в свидетельствах современников и памяти потомков

С празднованием 300-летнего юбилея, вероятно, связано и создание новых редакций «Сказания о Мамаевом побоище». Так, в третьем издании Синопсиса (краткого изложения русской истории с древнейших времен до 1670-х гг.) был помещен рассказ о Куликовской битве, составленный на основе Распространенной редакции «Сказания о Мамаевом побоище» [1230]. Ссылаясь на то, что книга, имевшая на титульном листе указание на ее издание в 1680 г., на самом деле была напечатана в самом начале 1681 г. [1231], В. А. Кучкин именно этим годом (1681) датировал и помещенную в этой книге переделку памятника. Однако сама ошибка в указании на год издания на титульном листе «Синопсиса» представляется неслучайной. Очевидно, основная работа по созданию новой редакции «Сказания» и набора всей книги была проделана ранее — в 1680 г.

Автор новой редакции «Сказания», возможно, использовал два списка этого памятника, о чем свидетельствуют варианты к прозвищам некоторых героев, приводимые в Синопсисе («Захарию Тутчева, или Тушинина», «Данило Велевуж, или Белеутяк»). Один из списков принадлежал к Распространенной редакции «Сказания», откуда автор Синопсиса пропускал слова рассказа о посольстве 3. Тютчева; другой был списком Основной редакции, вслед за которой был пропущен рассказ об участии в событиях 1380 г. новгородцев [1232]. Киевские книжники пропустили первые 6 глав «Сказания» в Распространенной редакции, исключили целый ряд эпизодов, сократили длинные тексты молитв, плача, речей. Но при этом в текст были внесены добавления, призванные подчеркнуть благочестие великого князя Дмитрия Донского, обеспечившее его победу, и осудить Мамая как мусульманина, следовательно, ислам и другие религии. Так, в обращении московского князя к полкам есть вставка «Возрете на древня роды и видите, кто убо верова Господеви и постыдеся? Или кто призва его и презре и? Зане щедръ и милостивъ Господь, спасетъ въ время скорби» [1233].

При описании того, как Мамай, видя свое поражение, начал призывать своих богов, в том числе и «великаго пособника своего Бахмета», автор редакции Синопсиса уточняет: «Мнимого великого пособника своего Бахмета». В результате текст стал более сжатым, более ясным и логичным, что и сделало Синопсис весьма популярным чтением по русской истории в XVIII — начале XIX в., а помещенный в нем рассказ о Куликовской битве — основным источником знаний о ней [1234]. Не случайно, что в общественной памяти в качестве противника Александра Пересвета закрепился татарский богатырь Челубей, впервые упомянутый в Синопсисе, в то время как в ранних редакциях он именовался иначе (печенегом, Темир-мурзой и т. п.).

В самом начале 80-х гг. XVII в. возникла новая редакция «Сказания о Мамаевом побоище», известная под названием «Книги о побоище Мамая, царя Татарского, от князя Владимирского и Московского Димитрия». Составление этой редакции Л. А. Дмитриев приписывал Феодосию Сафоновичу [1235], но, как убедительно показал В. А. Кучкин, автором данной редакции являлся Пантелеймон Кохановский [1236].

В конце XVII в. своеобразное описание войны 1380 г. появилось в Новгородской Забелинской летописи. Оно составлено из «Сказания о Мамаевом побоище» (основа), «Летописной повести о Куликовской битве» и сведений целого ряда местных записей о Куликовской битве [1237]. Из особенностей данного текста следует отметить то, что в нем не только рассказывается о прибытии новгородского войска на помощь великому князю Дмитрию Ивановичу, но сообщено также (в отличие от других источников), что последний отправил перед этим гонцов в Великий Новгород с призывом принять участие в отражении полчищ Мамая [1238].

Новгородская Погодинская летопись содержит особую редакцию «Сказания о Мамаевом побоище», которую можно назвать сводной редакцией. Особенности ее изводов хорошо передают отношения к событиям 1380 г. составителя Новгородской летописи, работавшего в 1680–1690-х гг. Рассматриваемая переработка источника характеризуется стремлением к возможно большей точности и полноте в фактических сведениях и сокращением текста, бедного конкретной информацией. Причем в списках появляются фрагменты, имеющие явно фольклорное происхождение. Так, говорится, что «Ослебя же старец возложи на ся схиму и скоро изскочи из полка своего с палицею железною, и ударися на всю силу татарскую и би их улицами; и тому не видяху, како и где умре, и колко татар поби, токмо видяху, яко улицами татарове лежат, и познаша, яко безчисленное множество поби татар». В данном отрывке Ослябя получает явно эпические, былинные, фольклорные характеристики [1239]. Появление отрывков устного произведения в письменном памятнике может свидетельствовать о широком интересе в XVII в. к Куликовской битве.

Еще одним произведением, упоминающим события 1380 г., стало сочинение А. Лызлова «Скифская история», созданное под впечатлением походов под Чигирин и в Крым. Оно рассматривало Куликовскую битву как одно из звеньев длинной цепи столкновений оседлых народов с кочевниками [1240].

Осуществленный обзор откликов на Куликовскую битву в допетровской Руси позволяет сделать вывод, что события 1380 г. проделали сложный путь в восприятии русских людей, прежде чем заняли свое особое место в истории нашего Отечества.

В России в годы реформ Петра I Великого произошел серьезный перелом в историческом сознании ее населения. Даже летоисчисление претерпело изменения: начало года было перенесено с 1 сентября на 1 января, а счет лет стал вестись не от сотворения мира, а по-европейски, от Рождества Христова. Не случайно сама эпоха получила наименование «века Петрова». Пафос петровских преобразований зиждился на разрыве с традицией, на отталкивании от прошлого. Россия входила в новый этап своего развития. Осмысление реформ требовало ответа на несколько вопросов: что есть Россия? С чего она началась? Каков ее путь? К чему она пришла? Каковы ее перспективы? Ответить же на эти вопросы без определения места России в мире было уже невозможно.

Желание ввести Россию в западноевропейское сообщество подталкивало к активному изучению всемирной истории, повседневному использованию ее образов. Не случайно Петр I Великий украшал свои дворцы и сады статуями, изображавшими античных богов, раскапывал стоянки первобытного человека в с. Костенки и надеялся найти здесь лагерь Александра Македонского [1241].

В 1703 г. во время торжественного въезда в Москву царь Петр I сравнивался с Геркулесом и, подспудно, с Александром Македонским, а его отец Алексей Михайлович — с Филиппом Македонским [1242]. Поиск примеров и героев из библейской и отечественной истории переместился в Античность. При этом в школах петровского времени господствовали прагматизм и утилитаризм и истории как учебного предмета не было, молодежь учили прежде всего «сколько до инженерства и шкиперства принадлежит» [1243].