Валентин Черный - Куликовская битва. Запечатленная память

Особенно острое социальное звучание обнаруживает иная версия былины, где выдачи татарам Василия требуют князья и бояре, которые видят в нем не защитника, а нарушителя их спокойствия. Они даже не хотят защищать город, чтобы не вызвать царского гнева. Киев попадает в руки татар, а Василий вместе с татарским войском избивает бояр. Но союз с татарами оказывается временным: в ответ на оскорбление богатырь расправляется и с ними [674] Там же. С. 352–353. .

Литературоведы уже указывали на сходство событий, изображаемых в былине и «Повести о нашествии Тохтамыша», когда взятию Москвы предшествовало восстание и во время осады некий суконник Адам поразил стрелой с Фроловской стрельницы ордынского царевича. И все-таки содержание былины шире частного, пусть даже такого заметного события, каким был захват Москвы Тохтамышем в 1382 г. В повествовании о Василии Игнатьевиче и Батыге отразились общие социальные противоречия, имевшие место на Руси в период ордынского ига, разные концепции отношения к татарам, пассивная и активная позиции по отношению к завоевателям [675] См.: Орлов А. С. Героические темы древней русской литературы. М., 1945. С. 83. .

Тема бескомпромиссной схватки с вражьей силой обычно связывается не с обороной города, а с «чистым полем», где в полной мере проявляются богатырские качества народных героев. В народном сознании с былинным «чистым полем» слилось поле Куликово, куда устремлялись богатыри в поисках славных потех: «В далече чисто поле… во Куликова-то». Это окраина Руси — граница, где «гуляли» они «не год, не два» [676] См.: Путилов Б. Н. Куликовская битва в фольклоре // ТОДРЛ. М.; Л., 1961. Т. 17. С. 108–109. . В некоторых былинах и песнях Куликово поле трактуется как судное место — место, где происходит казнь и вершится справедливость. В песне о Марье Юрьевне героиня, спасаясь от татар, бежит на Куликово поле [677] Там же. С. 109; Миллер В. Ф. Очерки русской народной словесности. М.; Л., 1924. Т. 3. С. 79. . Но чаще на нем происходит поединок. Здесь в одном из вариантов былины «Алеша Попович и Тугарин» богатырь дерется со змеем. «На том поле на Куликове» расставляет свою силу «собака Калин-царь» [678] Азбелев С. Н. Историзм былин и специфика фольклора. С. 198. . И только в редчайших случаях исследователи отмечают совпадения таких понятий, как Куликово поле и Мамаево побоище, и то в вариантах (былина о Хотене) [679] См.: Григорьев А. Д. Архангельские былины и исторические песни, собранные в 1899–1901 гг. М., 1904. Т. 1. С. 133. , содержание которых мало согласуется не только с 1380 г., но и с русско-ордынскими отношениями в целом.

Сам бой с татарами в фольклорных памятниках складывается по-разному, но неизменно оканчивается полной победой русских. А сначала ситуация всегда оборачивается не в пользу последних. На стороне противника многочисленное войско, которому противостоит чаще всего один богатырь.

На риторический вопрос былин (например, былины «Калин-царь») об отражении татарского нашествия: «Зачем мать сыра земля не погнется? Зачем не расступится?» [680] Древние российские стихотворения, собранные Киршею Даниловым. М., 1977. С. 129. — неожиданный ответ дает в «Сказании о Мамаевом побоище» возмутившаяся природа: «Уже бо гроза есть велика, земля стонет, поле же Куликово перегибается, а реки, аки живы, с мест своих выступиша» [681] См.: Забелинский список Сказания о Мамаевом побоище // Повести о Куликовской битве. С. 192. . Земля словно готова поглотить полчища иноземцев. Былинный образ использует в описании Куликовской битвы «Задонщина», как, впрочем, и «Сказание…»: «На том поле силныи тучи ступишася, а из них часто сияли молыньи и загремели громы велицыи» [682] Тексты «Задонщины» // «Слово о полку Игореве» и памятники Куликовского цикла. С. 538. .

В некоторых списках «Сказания о Мамаевом побоище» противник начинавшего битву Александра Пересвета татарский поединщик Темир-Мурза имеет внешность Идолища поганого из былины «Илья Муромец и Идолище»:

Не исключено, что некоторые сюжетные особенности этой былины также были применены в «Сказании…».

Уже не однажды удивляла ученых несообразностями легенда о переодевании князя Дмитрия Ивановича. Будто бы он перед Куликовской битвой поменялся великокняжеским одеянием и конем со своим любимым боярином Михаилом Бренком. Над ним же знамя «чермное» велел возить. Объясняя невозможность такового поступка — отказ от доспехов, подогнанных до мелочей, и боевого коня — верного друга и последней надежды воина в трудном бою, — историки не могли понять мотивов такого поведения героя битвы [684] См.: Скрынников Р. Г. Куликовская битва. Проблемы изучения // Куликовская битва в истории и культуре нашей Родины. С. 68. . Тем более что оно вряд ли согласуется с традиционными представлениями о личном героизме и месте полководца во время военных действий. Подвергая достоверность описанного эпизода сомнению, укажем на отсутствие сведений в «Задонщине» и вообще указаний на переодевание других высокопоставленных участников битвы, например князя Владимира Андреевича. Быть может, смысл переодевания Дмитрия Донского несколько прояснится, если принять этот эпизод как иносказание. В поисках ключа к его расшифровке мы и обращаемся к былине «Илья Муромец и Идолище». Отправляясь в Киев, занятый Идолищем, Илья Муромец переодевается в каличье платье, т. е. в нищенствующего странника, и неузнанным попадает на пир к своему врагу. На пиру Идолище бахвалится своей силой и грозится расправиться с Ильей, который предстает перед ним обыкновенным человеком. Но все происходит наоборот — победителем становится облаченный в нищенскую одежду ничем не отличающийся от прочих калик Илья Муромец [685] См.: Пропп В. Я. Русский героический эпос. С. 230. .

И так же точно великий князь Дмитрий, подобно Илье Муромцу, переодевшись в доспехи простого воина, попадает на пир (здесь, пир кровавый — битва) и сокрушает хвалившегося своим многочисленным воинством Мамая.

Для Мамая автор «Задонщины» тоже находит соответствующий образ былинного персонажа — волхва-оборотня. Если раньше, в дохристианскую пору, умение волхвовать воспринималось как проявление особой мудрости, то по прошествии четырех столетий после принятия Русью христианства чертами оборотня могли наделить только крайне отрицательного героя. Сцена терпящего поражение татарского войска как бы усугубляется предательским поведением его предводителя: «И отскочи Мамай серым волком от своея дружины и притече к Кафы граду» [686] Тексты «Задонщины» // «Слово о полку Игореве» и памятники Куликовского цикла. С. 545. . Совершенно иначе действовал его былинный прототип Волх Всеславьевич: