Александр Борисов - Три века российской полиции

Шероховатости имелись и в формировании самой низшей ступени полицейских служителей. Сотские в казенных селениях избирались сроком на три года на сходах, после чего их кандидатуры через станового пристава и земский суд представлялись на утверждение губернского правления. Однако после утверждения и принесения присяги они переходили в полное ведение земской полиции «и от сельского, волостного и окружного начальства по должности своей» не зависели. Причем волостные и сельские начальники, а также десятские и крестьяне были обязаны оказывать сотским «всякое содействие и вспомоществование», исполняя их требования. Таким образом, избранный государственными крестьянами сотский превращался в агента общей полиции на казенных землях.

Должность десятского сохранялась, однако его роль в поддержании порядка снижалась. Закон ограничивал срок выполнения обязанностей десятского одним месяцем, подчинял его сельскому старосте (то есть десятские не становились звеном общей полиции, как сотские), а что касается обязанностей, то здесь формулировки были самыми общими: «Десятские исполняют приказания и распоряжения сельского начальства и сотского по предметам их обязанностей» («Учреждение об управлении государственными имуществами в губерниях», ч. IV, гл. III ст. 79).

Оценку сложившейся ситуации дал Е. Анучин: «С учреждением Министерства государственных имуществ присоединилось еще одно важное неудобство: значительная доля полицейской власти в селениях была изъята из ведения органов общей полиции и перешла в ведение местных учреждений Министерства государственных имуществ. Следствием того были постоянные пререкания между обоими ведомствами» [132].

Геттун В. Н. Записки. 1771–1815 гг.

Пришел к графу [П. А. Толстому, военному губернатору Санкт-Петербурга в 1803–1805 гг. — Авт .] купец и со слезами начал жаловаться, что полиция у него остановила каменное строение, доведенное уже до 3-го этажа, а он должен будет платить рабочим людям прогульные деньги. Граф послал старшего городского архитектора Паулсона узнать причину той остановки и, ни мало не медля, донести.

Архитектор донес словесно, что остановлено полициею строение потому, что оное выдалось почти на аршин в улицу, но это сделано в сообразность каменного дома, на другом углу той же линии стоящего, и что и все прочие деревянные строения, между сими двумя каменными домами находящиеся, при перестройке их должны будут подвинуться на назначенную линию, которой <���…> и план представил.

При сем разборе были у графа генералы: князь Багратион, Пашков и Вердеревский, и все прикладывали линейку, посредством которой удостоверились, что оное новое строение начато строить точно на назначенной черте.

Граф послал адъютанта своего, полковника Шнейдера, тотчас разрешить продолжать строение и дать знать о том в часть.

После всего сего приезжает обер-полицеймейстер Эртель и докладывает графу, что он остановил то строение, а частного пристава и квартального надзирателя арестовал, и что канцелярия графа не наблюдает порядка, по которому должно было наперед против просьбы купца истребовать от полиции объяснение, и не инако, как чрез него, обер-полицеймейстера, сделать купцу разрешение для сохранения от обывателей должного к полиции уважения и послушания.

Зовут меня, и по приходе в кабинет граф спрашивает у меня: «Почему не истребовано против жалобы такого-то купца об остановленном строении от полиции объяснения и [почему] разрешение сделано мимо г. обер-полицеймейстера?»

Я, приметив, что граф притворился будто бы ничего о сем деле незнающим, отвечал:

— Ради скорости, дабы обыватель от неосмотрительного или, может быть, еще и умышленного полиции действия не терпел напрасных убытков и не жаловался на главного в городе начальника в послаблении и потворстве полиции.

Обер-полицеймейстер вскипел, начал со мною ругаться, а я ему не поддавался.

Граф же ни словом между нами не мешался и дал нам волю хорошенько один другого задеть.

После сей стычки г. Эртель перестал со мною говорить и при встречах начал отворачиваться от меня, а я от него, и по делам стал давать ему чрез своего начальника частые и порядочные нахлобучки.

Прошло <���…> довольно времени, в течение коего мы оба одумались и открыли причину, для которой граф свел нас к ссоре, но оба не приступаем к примирению.

Наконец г. Эртель, увидев одного меня в Летнем саду прохаживающимся по уединенной аллее, с поспешностью догнал меня, я думал, для начала новой брани. Напротив того, он усмехнулся и подал мне руку, говоря:

— За что мы с тобою поссорились и продолжаем ссориться?

Отвечаю: «Я и сам тоже думаю, чего мы не поделили? Кажется, граф по своей политике нарочно нас поссорил, дабы мы ему один на другого высказывали все, что узнаем».

Г. Эртель отвечал, что и он так же думает по всем наблюдениям, какие до того сделал. После сего сказал мне:

— Ну, полно ж сердиться, и будем приятелями. Прошу вас завтра ко мне запросто пообедать.

Я поблагодарил его за предложенную мне честь, но при том заметил, что для нас, кажется, гораздо лучше будет один у другого не бывать и продолжать казаться будто бы между собою ссорящимися.

Г. Эртель, немного подумав, сказал: «Точно, это лучше для нас; будем же продолжать носить личину, противную доброму обоюдному один к другому расположению», — что и сделали.

С сего времени я много чрез г. Эртеля моим приятелям и знакомым делал добра и определял чиновников в полицию на лучшие места.

(Исторический вестник. — 1880. — Т. 1. — С. 285–286.)

В ходе реформ 1860-х гг. система управления крестьянами была, как известно, нивелирована, и проблема «дробления» полицейской власти между двумя министерствами отпала сама собой.

Организационная неустроенность, малочисленность кадров, их низкая квалификация обусловили необходимость привлечения к содействию полиции казачьих формирований. Практика эта получила широкое распространение. Из Оренбургского казачьего войска, например, «для усиления полицейского надзора» направлялись подразделения в Казань, Самару, Пермскую губернию (отряд численностью 200 человек).

Ночной караульный 1-й четверти XIX в.

Ранее уже говорилось о сложностях кадрового обеспечения полицейских учреждений. Острота данной проблемы осознавалась на разных уровнях власти, которая предпринимала меры для ее разрешения. Так, 23 марта 1802 г. будущий министр полиции, а на тот момент — вице-директор Военной коллегии С. К. Вязмитинов объявил именной царский указ, которым предлагалось отправляемых в отставку армейских рядовых, «кои получают оную за 25-летнюю добропорядочную службу и отпускаются с паспортами на собственное их пропитание», приглашать на работу в московскую полицию «сторожами при будках и дневальными для пожарных случаев» с годовым содержанием в размере 60 рублей. В указе специально оговаривалось: отставников «к помянутому определению не приневоливать, поелику сие делается в пользу их собственную».