Сильвия Федеричи - Калибан и ведьма

быть, я надеюсь, что вы будете столь добры дать моим

друзьям немного денег, чтобы заплатить за гроб и саван, в

которых меня унесут от виселицы, на которой я должен

умереть... и не быть малодушным… и я надеюсь, что вы

примете это во внимание [и проявите уважение] к моему

несчастному телу; если бы это был ваш собственный

случай, вы бы хотели, чтобы ваше тело было спасено от

хирургов.

— письмо Ричарда Тоубина, приговоренного к казни в

Лондоне в 1739 г.

Одной из предпосылок для развития капитализма являлся процесс, определенный Мишелем Фуко как «дисциплинирование тела», который, на

мой взгляд, заключался в попытке государства и церкви трансформировать

силы [отдельных] индивидов в рабочую силу. Данная глава исследует, как

этот процесс возник и был опосредован философскими дебатами того

времени, и какие стратегические меры он породил.

163

Это произошло в XVI веке, на территории Западной Европы, больше всех

пострадавшей от Протестантской Реформации и усиления позиций торговой

буржуазии, и в каждой сфере — на сцене, амвоне, в политике и философии —

мы видим возникновение новой концепции человека. Его наиболее

совершенное воплощение — шекспировский Просперо из «Бури» (1612), который сочетает в себе божественную духовность Ариэля и грубую

материальность Калибана. Но его выдает тревога за достигнутое равновесие, что исключает любую гордость за уникальное положение человека в

великой цели бытия [1]. Победив Калибана, Просперо вынужден признать, что «это порожденье тьмы — мой раб», тем самым напомнив аудитории, что

в каждом человеке есть частица ангела и чудовища и это несомненно

проблема.

XV век, гравюра на дереве. «Нападение дьявола на умирающего человека – это тема, которая пронизывает всю средневековую народную традицию»

(из Alfonso M. Di Nola, 1987).

В XVII веке недоброе предчувствие Просперо формализовалось как

конфликт между Разумом и Страстями Телесными, что

реконцептуализировало классические иудейско-христианские темы, и

породило новую антропологическую парадигму. Результат напоминает

средневековые битвы между ангелами и демонами за обладание душой

умирающего. Но теперь конфликт разворачивается внутри индивида, который превратился в поле боя, где противоборствующие элементы

сражаются за власть. Светлую сторону представляют «силы Разума»: бережливость, осмотрительность, чувство ответственности, самообладание.

Темную — «низшие инстинкты Тела»: похоть, праздность, систематическое

расточение жизненных сил. Бой идет одновременно на многих фронтах, так

164

как Разум должен быть бдителен и готов отразить атаки плоти, и

предотвратить разрушение силы разума «мудростью плоти» (термин

Лютера). В крайнем проявлении, индивид становится территорией, где все

воюют против всех:

«Я буду не я, если внутри моего естества не обнаружу битву при

Лепанто: Страсти против Разума, Разум против Веры, Вера

против Дьявола, и моя Совесть против всех». (Томас Браун 1928: 76)

В рамках этого процесса происходит перемена в символическом поле, ввиду того, что философская репрезентация индивидуальной психологии

заимствует образы у государственных политик тела, обнаруживая местность, населенную «властителями» и «мятежными подданными», «толпами» и

«бунтами», «цепями» и «деспотичными приказами» и (у Томаса Брауна) даже палачом (там же: 72) [2]. Как мы увидим, этот конфликт между

Разумом и Телом, описанный философами как яростное противоборство

между «лучшими» и «худшими качествами», не может быть приписан

только барочному пристрастию к метафоричности, которое впоследствии

было упразднено в пользу «более маскулинного» языка [3]. Битва, которую

дискурс XVII века о личности представлял разворачивающейся в

микрокосме индивидуума, возможно, имела основу в реальности того

времени. Это один из аспектов того более широкого процесса социального

реформирования, в соответствии с которым, в «Век Разума», набиравшая

силу буржуазия пыталась переформировать подчиненные классы в

соответствии с потребностями развивающейся капиталистической

экономики.

В попытке сформировать новый тип индивида, буржуазия включилась в

эту битву против тела, которая стала ее исторической «меткой». Согласно

Максу Веберу, реформа тела лежит в самом сердце буржуазной этики, потому что капитализм замещает собой «высший смысл жизни», вместо

того, чтобы трактовать его как средство для удовлетворения наших

потребностей; и таким образом лишает нас всех спонтанных радостей жизни

(Weber 1958: 53). Капитализм также пытается превозмочь наше

«естественное состояние» ломая природные преграды путем удлинения

рабочего дня сверх предела, положенного солнцем, сезонными циклами и

самим телом, естественные ритмы, которым следовало доиндустриальное

общесто.

Маркс, также рассматривает отчужденность от тела как характерную

особенность капиталистических рабочих отношений. Путем превращения

труда в товар, капитализм принуждал рабочих подчинять свою деятельность

некоему внешнему порядку, над которым они были не властны и с которым

не могли отождествиться. Таким образом, процесс труда стал почвой для

самоотчуждения: рабочий «чувствует себя отделенным от своей работы, а

165

свою работу отделенной от себя. Он дома, когда не работает, а когда

работает, он не дома» (Marx 1961:72). Кроме того, с развитием

капиталистической экономики, рабочий становится (правда, только

формально) «свободным владельцем» «своей» рабочей силы, которую (в

отличие от раба) он может отдать в распоряжение покупателя на

ограниченный период времени. Это подразумевает, что «он вынужден

постоянно рассматривать свою рабочую силу» (энергию, способности) «как

свою собственность, товар для продажи» (Marx 1906, Vol. 1:186) [4]. Это

также ведет к диссоциации от тела, которое овеществляется, низводится до

объекта, с которым индивид немедленно прекращает идентифицироваться.

Образ рабочего, свободно отчуждающего свой труд или продающего свое

тело с аукциона тому, кто предложит лучшую цену, относится к рабочему

классу, уже сформированному капиталистической трудовой дисциплиной.

Но лишь во второй половине XIX века мы можем мельком увидеть этот тип

рабочего — умеренный, благоразумный, ответственный, гордый иметь

надсмотрщика (Thompson 1964), способный рассматривать условия, навязанные капиталистическим способом производства, как